— С год.
— А брата?
— Совсем недавно.
— Какая была сестра! — воскликнул простодушный Согум. — Писаная красавица. Ты понимаешь? Подходит дня три тому назад судно к самому берегу. Сходят с него янычары и черт знает что творят…
Он с жаром допил вино, а стакан бросил в угол: стекло разлетелось вдребезги.
Даур сидит, что называется, ни жив ни мертв — все теперь ясно без слов. Харчевник, безмолвно слушавший посетителей, торопится к ним с кувшином вина. Даур отстраняет руку услужливого хозяина, с трудом проглатывает горькую слюну.
Согум пытается успокоить молодого человека.
— Возьмем хотя бы меня, — говорит он. — Где мои братья, спрашивается? Вы думаете, они были такие же, как я? Как бы не так! — Он встает, чтобы жестами подкрепить свой рассказ. — Торкан, скажем, стройный, как тополь, плечистый, шея крепкая, как у буйвола, глаза словно у серны. А Тамел? Крепыш наизнаменитейший, кожа бела, как у девушки, грудь льва, да и сам, сказать по правде, лев. Десять янычаров с превеликим трудом одолели его… А что говорить о Гаче? Кто его не знал? Где они, спрашивается? Проданы в рабство. Схвачены и проданы, как скот.
— Значит, ни брата теперь у меня, ни сестры? — выговаривает Даур.
Согум медленно опускается на скамью.
— «Пусть приедет ко мне брат мой или племянник, — передавала твоя тетка. — Пусть, — говорит она, — поплачут вместе со мной…»
— А остальные? Как там они, на Пицунде?
— Сам все увидишь… Многих они порубили, святые иконы затоптали в грязь, а дома спалили…
— Понимаю! — Даур произнес это слово, как настоящий мужчина: гневно, коротко, четко.
Мужчины продолжали пить. Но это уже не веселая пирушка, а скорбная тризна.
15. СОМНЕНИЯ РАССЕЯЛИСЬ
Есть в теле у тебя заноза — вынь ее. Если на сердце камень — выбрось его. Если сомнения на душе, словно черные тучи на небе, — развей их. Вот правила, которым следует Даур. Но нынче это не так просто. И вот почему.
Если ты любовался розой и тебе сказали, что на стебле под лепестками скрываются острые шипы, — это легко проверить: достаточно тронуть цветок. Если ты влюблен в девушку и злые языки донесли, что она изменила тебе, — дело более сложное. Но если девушку, хотя бы намеком, причислили к стану врагов, — тут уж, как говорится, хоть ногти грызи, а все выясняй до конца, ни себя, ни ее не жалея… Даур твердо решил поступить именно таким образом.
Расплатившись с харчевником, Согум обнял Даура за талию и в обнимку с ним пошел через весь город к дому рыбака. За ними поплелся Темур, погруженный в свои злосчастные крестьянские думы…
Старый Бирам сидел на пороге и чинил сети. Он напевал рыбацкую песню, слова для которой придумал сам.
Из-за угла древней стены появился сначала Даур, а потом уже Согум.
— Ты один? — спросил Даур отца.
— Да. А что?
— Где Аслан?
— Уехал во дворец.
— А этот турок?
— Пошел к Кучуку-эффенди.
— К Кучуку-эффенди? — Даур задумался. «Турок пошел к турку, — что тут странного?» — пытался он утешить себя.
Бирам обрадовался появлению Согума. Старые друзья по несчастью горячо обняли друг друга.
— Со мной гость, — сказал Согум, указывая большим пальцем правой руки через плечо.
— Кто же это?
— Это Темур из Дала.
— А где же он?
Тут обнаружилось, что Темур отстал.
— Ну, ничего, придет, — проговорил Согум.
Даур успел по дороге домой окунуться в море и чувствовал себя довольно сносно, несмотря на изрядное количество вина, выпитого в харчевне.
— А где же твой гость? — спросил Согум, грузно опускаясь на скамью перед камином.
— Его пригласили во дворец.
— А как у него, это самое… поджилки не трясутся?
Бирам взвесил свой ответ.
— По-моему, трясутся, — сказал он, — но виду не подает.
Пожалуй, это была правда. Как и всякий, кто чувствует за собой грехи, Аслан не был спокоен. Однако он уповал на мудрость своего отца. Не в интересах старого князя открыто проявить вражду к раскаявшемуся сыну. Напротив… И Аслан пробовал разобраться в этом «напротив». Он говорил себе: «Отец обставит примирение как можно торжественней. Он постарается извлечь всю выгоду из моего возвращения. Он это сделает для того, чтобы покрепче скрутить своих противников — Маршанов и Диапш-ипа… Нет, отец не допустит того, чтобы с моей головы упал хотя бы волос… Пока не допустит! А дальше видно будет». Княжич затеял большую и опасную игру. И очень скоро решится вопрос, станет ли он послушным волом или гордым джейраном…