Вслед за Саидой показался Мамед. Он решительно раздвинул занавеску и вплотную подошел к купцу.
— Кто убит? — спросил он.
— Князь Саатбей Диапш-ипа.
— Это его голова покатилась?
— Да.
Мамед мрачно заметил:
— Это очень скверно.
И оба в эту минуту невольно подумали о собственных головах.
— Надо бы встретиться с Бенсоном и Асланом. Вечером… Нет, лучше ночью, — уточнил Мамед.
— Они заглянут ко мне, — сказал Кучук уверенно.
— Сюда? В лавку?
— А что тут особенного?
Мамед задумался.
— Кажется, это небезопасно, — сказал он. — А мне не мешало бы и вовсе убраться отсюда…
Кучук замотал головой, словно лошадь, хлебнувшая студеной воды.
— Ты не знаешь местных порядков, Мамед. Знай наперед: купец в этой стране — уважаемый человек. Он вне подозрений. Таково мнение владетельного князя.
— А что ты скажешь о Батале?
— Не напоминай о нем, — брезгливо произнес купец. — Это кровопийца… Во всяком случае, имей в виду: дом Кучука самый безопасный в этом городе.
Мамед пожал плечами и скрылся за занавеской.
Темур из Дала, проведав на базаре об удивительном происшествии во дворце, кинулся в дом рыбака. Он растолкал дремавшего на нарах Согума.
— Где Бирам, Согум?
— Я здесь! — крикнул из-за тонкой перегородки Бирам.
— Поторопись, ежели хочешь услышать удивительные новости!
Бирам вошел в комнату с обрывком сети в руках. «Новость нешуточная», — решил рыбак, заметив возбуждение Темура.
— Я, кажется, теперь меньше сержусь на Келеша, — начал Темур.
— А разве ты сердился на него? — спросил Бирам.
— Ого, да еще как!
— Поздравляю, — сказал Согум, зевая. — Теперь, я полагаю, Келеш доволен.
— Именно! — воскликнул горец. — Знаете, что он сотворил?
— Он подарил тебе землю… — сказал Согум.
— Усыновил тебя, — сказал Бирам, смеясь.
Согум свесил ноги и шарил ими, стараясь нащупать чувяк из сыромятной кожи. Он плохо спал, всю ночь одолевали его глупые сны. То он был в Стамбуле и дерзко разговаривал с султаном, то его пороли в Трапезунде, то он шел на морское дно, словно камень… Он окинул Темура унылым взглядом и продолжал шарить ногой под нарами.
— Знаете что? — сказал Темур. — Саатбей Диапш-ипа поплатился головой.
И он поведал о том, что произошло во дворце. Темур рассказывал захлебываясь, проглатывая окончания слов, жестикулируя и пересыпая речь отборными ругательствами по адресу князей Маршанов.
Рыбак нахмурился.
— Похоже на убийство из-за угла, — сказал он.
— Одним князем на свете меньше, и то, как говорится, хлеб, — продолжал Темур. — В этом, по-моему, главное.
Рыбак курит трубку. Он следит за тем, как сизый дымок уходит в открытое окно. За окном — песок и галька, а дальше — ровная синь моря, присмиревшего, усталого.
Согум говорит:
— Это очень правильно: хочешь избавиться от султана — изведи врагов в своем собственном доме. Будь я на месте Келеша, пошел бы войной на Маршанов.
— А эту купцы турецкие? — замечает Темур.
— Дал бы им по затылку как следует, чтоб не повадно было другим…
— Да, — говорит Бирам и умолкает. Он посасывает трубку, как телок сладкое вымя. Рыбак жмурит глаза и смотрит в окно, в голубую, нескончаемую даль. Бирам спрашивает: — А кто тебе мешает, Согум, дать им по затылку?
— Мне, что ли? — справляется Согум.
— Да, тебе.
— Мне… им… по затылку? — недоумевает Согум.
— А почему бы и нет!
Об этом крестьянин и не подумал. В самом деле, почему бы и нет? Но это бунт, черт возьми, настоящий бунт! Вот ежели б это дело затеял кто-нибудь другой, ежели б намекнул, посоветовал кто-нибудь из влиятельных лиц… А лучше всего, если бы разрешил сам Келеш…
— На доброе дело разрешения не требуется, — возражает Бирам.
Он скашивает глаза на Темура. Тот долго собирается с мыслями. Возможно, Бирам и прав — на доброе дело разрешения не требуется. Это верно. Но ежели спросят, чего бы хотел Темур, то он ответит: крепкого подзатыльника султану и клочка земли для себя, а на все прочее — наплевать!
— Да, да наплевать, — говорит он.
— А как же быть с вашими Маршанами?
— К черту их! Ко всем чертям вместе с султаном!
— Это князей, что ли?
— Почему князей? Я говорю — Маршанов.
— А кого же вместо них?
Темур почесывает затылок: вот, в самом деле задача… Кого бы?
— Ну хотя бы Келеша… — Но, вспомнив обиду, он произносит скороговоркой: — Говорят, хорош Ачба, Александр Ачба…
— Может быть, вовсе без князей?