Князь как стоял, так и остался стоять. Он, говоря откровенно, ничего не понимал… «Эти странные посетители… Дерзкие намеки… Странный какой-то Батал… Что бы все это значило?..» — думал Келеш.
В это время скрипнула дверь, ведущая в княжеские покои, и на пороге появилась княгиня. Она пожелала узнать, о чем шел разговор в этот полночный час, когда людям полагается спать.
Это была высокая и стройная женщина лет сорока с красивым смуглым лицом, большими грустными глазами, высоким лбом. На ней было длинное платье. Эту женщину поносили на все лады князья и дворяне. Они не могли простить ей крестьянского происхождения. Ее бранили и в то же время завидовали ей: ее положению, ее благородству, ее уму…
Княгиня поморщилась от табачного дыма, густо затянувшего комнату.
— Очень поздно, — сказала она низким, грудным голосом.
Князь ничего не ответил.
— О чем ты думаешь?
— Мне сказали… — проговорил он с горькой усмешкой. — Короче говоря, крестьянин и рыбак меня пытались восстановить…
— Тебя? Против кого же?
— Как ты думаешь? — князь взял в руки подсвечник и подрезал ножницами фитиль на свече.
— Наверное, против какого-нибудь князя…
— В том-то и дело, что нет. Против купчишки! Против жалкого торгаша!.. Скоро меня натравят на каких-небудь убогих старух.
— Кто же этот купец?
— Кучук-әффенди, — со смехом отвечал князь.
На этот раз, против обыкновения, жена не поддержала его. Келеш удивленно взглянул на супругу.
— Что же, — сказала княгиня, — спасибо им. Сердце у простых людей вещее. Может, это и правда.
— Что правда?! — вскричал князь. — Воевать с купчишками? Только этого недоставало! Или прикажешь запретить торговлю? Одно дело султан, другое — купцы!
— Тебе виднее, — покорно сказала княгиня.
— Но, кроме того, они намекнули еще… — пробормотал князь, но так и не сказал княгине, на что еще намекнули ему.
Он склонился над свечой. Его, казалось, занимало пламя, колеблемое воздухом. Келеш наморщил лоб, и две глубокие складки легли над переносицей, глубокие, как борозды на целине…
— Полный разрыв с султаном, — проговорил он, — настоящая война… Что ты скажешь?
— Это хорошо, — тотчас же согласилась княгиня.
— Иного ответа я и не ожидал… А если Россия помедлит с помощью?
Княгиня молчала. Князь остановил на ней невидящий взгляд.
— Верно, у русских нынче много забот, — говорил Келеш точно сам с собой. — Наполеон… Наполеон… Этот точит нож… Но русские не подведут нас… Был у меня недавно офицер… Князь Мелецкий… Нет, русские не будут медлить, — так он сказал. И я верю ему. Скоро, милая княгиня, исполнится то, о чем мы мечтаем: будем вместе с Россией!
— Дай бог! — сказала княгиня.
— Когда я оглядываюсь назад, — продолжал Келеш, понижая голос, — я вижу цепь унижений, через которые я прошел, спасаясь от султанского гнева. Как это ни противно мужскому сердцу, — хитрость и лесть стали моим оружием. Нельзя было иначе ладить с султаном! — Келеш, казалось, глядел на княгиню с мольбой, прося у нее прощения за прошлое.
Княгиня подошла к нему и поцеловала в лоб.
— Ты не мог поступить иначе, — прошептала она.
Князь обнял жену, прижался головою к ее груди. Она ласкала его жидкие волосы и шептала нежные слова.
Зная жестокость Келеша, старый рыбак уже прощался мысленно с Дауром, с умным псом по кличке Кремень, с морем и домом своим.
— Будь что будет! — проговорил он громко. — Ну что ж, Батал, большое тебе спасибо.
Батал безмолствовал. «Где же, однако, стража? — подумал старик. — Почему нас не хватают и не ведут в темницу? И почему молчит этот урод?»
— Что, воды набрал в рот? — сказал выведенный из себя рыбак, которому теперь уже море было по колено. — Я тебе говорю: спасибо!
— И от меня тоже спасибо! — буркнул Темур.
Наконец-то заговорил Батал! Он произнес только одну фразу, точно приходил в себя после глубокого сна. Нечеловеческая усталость слышалась в его голосе.
— Уходите прочь, — сказал он, — уходите на все четыре стороны и не попадайтесь на глаза Келешу…
23. В ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ…
Говорят, намек иногда сильнее и убедительнее прямого слова. Эту силу намека довелось испытать Дауру на себе.
Второго мая, чудесным весенним утром, Даура позвали к Баталу. Батал стоял у окна и слушал пожилого стражника, рассказывавшего, по-видимому, что-то важное. Стражник продолжал говорить, не обращая внимания на вошедшего. Он излагал свои мысли кратко и точно, будто повторяя выученное назубок. Даур волей-неволей оказался свидетелем разговора, не предназначенного, как можно было предположить, для широкой огласки.