В лавке разговаривали. Даур прислушался, а потом в сердцах ударил кнутовищем по деревянной изгороди, ударил трижды, властно, нетерпеливо.
В дверях появился мужчина.
— Эй, кто там? — крикнул он грубо.
Даур не сразу понял, что случилось. Он ждал легких шагов, легкого, как морской ветерок, шепота, а тут…
— Что у тебя язык отсох, что ли? — услышал Даур.
— Черт бы побрал тебя вместе с твоим языком! — ответил молодой человек грубияну.
Кто-то подбежал к изгороди.
— Даур? — раздался удивленный возглас.
— Всегда был Дауром, черт возьми! — проговорил совершенно сбитый с толку Айба. — Что ты тут делаешь?
— А ты?
Это был один из стражников дворцовой охраны.
Даур перепрыгнул через изгородь и вбежал в комнату, которую совсем недавно почитал святыней.
Что это?
Посреди комнаты стоит Батал. Он просматривает какие-то бумаги. Трое стражников роются в углу, оттаскивают в сторону тяжелые тюки с шерстью и шелками.
Батал взглянул на вошедшего, но ничего не сказал. Он дал возможность молодому человеку получше осмотреться и прийти в себя.
— Знакомое место? — спросил, наконец, Батал.
— Нет, — жестко ответил Даур. — Не бывал здесь…
— А где же?
— Только там, у изгороди.
Батал хмыкнул и снова принялся за бумаги.
— Где они? — спросил молодой человек.
— Сами ищем. Удрали!
— Надо снарядить погоню!..
— Спасибо за совет. Все уже сделано.
Батал комкал бумаги и бросал их в угол.
— А Юсуф?! — выкрикнул Даур, не зная, что предпринять.
— Тоже удрал!
— Надо выловить всех турок!
Батал проговорил с большим огорчением:
— Слишком поздно хватились… — И ударил себя кулаком по лбу так, что голова, казалось, не выдержит и расколется на части. — Проклятая голова! Провели тебя!
Даур наблюдал за тем, как люди ворошили товары в лавке, как остервенело рвал ненужные бумаги злой Батал, и казалось Дауру, что они ворошат его душу, рвут на части его позорную любовь… Молодой человек вышел на свежий воздух — ему была омерзительна эта лавка, омерзительно все, что связано с Саидой…
И вдруг на горе, которая высится напротив бухты, блеснуло пламя. Оно быстро разгоралось. Языки его поднялись высоко-высоко. Огромный костер горел бурно, и тысячи искр летели в хмурое небо и медленно гасли на лету. Вот вспыхнул еще один костер…
Даур окликнул Батала.
— Что это? Не дома ли горят? — высказал предположение Батал.
— Не похоже.
— Послушай, — вскричал Батал, — а что, если это вражьи сигналы?.. За мной! — скомандовал он.
Батал побежал к крепости. Он поторапливал друзей, предчувствуя беду. А пламя на горе безудержно рвалось кверху, словно ему было душно здесь, на этой земле…
25. ЗЛОДЕЙСТВО
Когда проходишь у подножия горы, с вершины которой вот-вот сорвется лавина, за мгновение до обвала все еще мирно сверкают снега и безмятежно струится голубое небо. Но на то и дан тебе разум, чтобы распознать в скверкающей белизне и кажущейся безмятежности тайную угрозу, ибо когда раздастся предательский гул, то бежать уже будет поздно и не останется времени даже на бесплодную мольбу о помощи…
Когда грузные, слоноподобные тучи проплывают над головой, освещенные предзакатным светом, трудно угадать, когда вырвется гигантским пламенем молния. Но на то и дан тебе разум, чтобы вовремя определить опасность. Ибо когда ударит гром, раздумывать будет уже поздно…
Аслан переменил личину, но где же был разум у тех, кто позволил себе поверить в его добрые намерения?
Аслан казался Келешу искренне раскаявшимся сыном, и тут таилась роковая ошибка старого князя, решительно порвавшего с султаном.
С каждым новым шагом Келеша, направленным против султана, росла приверженность к князю простых людей, готовых за одно это простить ему многие и многие прегрешения.
В двенадцать часов ночи княжич подъехал к северным крепостным воротам. За ним следовал Мамед с полсотней подручных, презренные имена которых преданы забвению историей и памятью народной.
— Откройте ворота! — приказал Аслан страже. — Это я, Аслан.
Загромыхали запоры, и ворота распахнулись. Стража и опомниться не успела, как полностью была перебита заговорщиками.
Аслан дышал тяжело. Он сжимал в руках серебряную шашку — подарок отца. За ним неотступно следовал Мамед.
— Время дорого, — проговорил турок, когда со стражей было покончено, — а еще дороже собственная голова.
— За мной! — крикнул Аслан. — Пусть двое останутся у ворот. Слышите?