— Они быстро усваивают, Георгий Эрастович.
— Согласен с вами, но все-таки вам трудно.
Он дал мне несколько практических советов, как добиваться от учащихся лучшего усвоения учебного материала.
Георгий Эрастович был отечески внимателен ко мне. И почему-то полагал, что у меня главные затруднения не в школе, а в личной жизни. Против этих утверждений я энергично восставала.
— Не надо, — останавливал он меня. — Я уже в том возрасте, когда имею право исповедовать молодых. Почти что папа римский. Так вот: вы юны, вам требуется общество. А где оно? Есть оно у вас? Успело ли оно образоваться вокруг вас? Вы скажете: это ни к чему. Нет, это важно! Когда меня послали в эту школу, я сказал себе: это на всю жизнь. И так как к тому времени я достиг зрелости, то начал подумывать о семье, а иначе пришлось бы уезжать. Рано или поздно, но уезжать! Следовало пустить корни. И я их пустил. И не жалею об этом!.. Извините, может, такая откровенность вас коробит?
Я сказала, что, напротив, такая откровенность очень мне приятна. Так это и было на самом деле.
— Ну, вот гляжу я на вас, как на дочь, и думаю: как бы ни были вы заняты, а все же выпадают у вас свободные минуты. Что вы делаете в эти минутки? Скучаете?..
— Не сказала бы… — протянула я не очень-то уверенно.
— Скажите мне, но только честно…
— Обещаю.
Он круто повернулся ко мне, и мы оказались очень Слизко, глаза в глаза.
— Наталья Андреевна, надолго вы приехали в Дубовую Рощу?
Вопрос серьезный. Что ответить?
— Если я работаю здесь…
— Нет, нет! Не говорите мне ни о приказах министерства, ни о долге перед государством. Я знаю, что вы сами предпочли эту глушь. Скажите мне о своих мыслях. О своем сердце. Что оно вам подсказывает? Что велит теперь, когда вы пригляделись к нашей жизни в горах?
— Я думаю продолжать работать…
— Как долго?
— Сколько нужно. Мне здесь пока что интересно.
Он нетерпеливо взмахнул рукой и, словно нечаянно, схватился за ус.
— А как долго продлится это «сколько нужно»? И что значит «пока что»? По закону вам положено отработать три года. В продолжение этих трех лет вы, стало быть, будете вести не очень легкий… я бы сказал, тяжелый образ жизни. За эти три года вы обзаведетесь семьей? Нет? Значит, все время вы будете учить ребят не по велению сердца, а по необходимости. А потом уедете в Ростов. Или в Сухуми. Да?
— Как вам сказать?
— Откровенно.
Я растерялась. Сказать, что посвящу всю свою жизнь служению этому селу, о существовании которого я ничегошеньки не знала еще два месяца назад, — значит покривить душой. Короче говоря, я поняла, что у меня нет очень ясной, очень твердой жизненной программы.
— Так, так! — продолжал старый учитель, довольный тем, что припер меня к стене, и даже с удовольствием наблюдая, как я беспомощно трепыхаюсь в расставленных им сетях. — Надо кончать разговор — сейчас звонок. Так вот мой совет: глубоко уясните себе, чего вы хотите в жизни. Потратьте на это несколько ночей. Игра, как говорится, стоит свеч. И когда вы получше разберетесь во всем, мы еще раз побеседуем. Хорошо?
Я поблагодарила его.
Мы пошли в классы. Половицы поскрипывали подо мною противно-препротивно, точно напоминая о несовершенствах каштанового дома.
В эту ночь долго сидела на крыльце. Хозяйка давно уже спала. Ее сын гулял где-то на свадьбе.
Небо изогнулось дугой, безоблачно-безмятежное. Сияла огромная луна. И я мысленно летела к ней — туда, к морю Спокойствия и морю Ясности. Это где-то там прилунилась наша ракета. Прилунилась! Вот и новое слово. Удивительно!..
Хорошо ей, ракете, спокойно лежать между морем Спокойствия и морем Ясности. А каково мне на Земле? Надо найти решение, казалось бы, простейших вопросов. Например: надолго ли приехала я сюда, в эти горы?
И я честно говорю: не знаю.
И в этом вся беда!
Буду сидеть на крыльце и думать.
Зеленое небо наверху.
Черные горы под ним. Они окружают меня так плотно, словно не желают выпустить отсюда.
И вдруг этот крик: «Айрума! Айрума! Айрума!»
Шанафу мешают только медведи. Его беспокоят только они. Счастливый человек!
— Сегодня воскресенье, — сказал Нурбей Ясонович. — Приглашаю вас, Наталья Андреевна, на телевизор.
Он стоял гладко выбритый, одетый с иголочки: белая сорочка, бежевого цвета костюм, остроносые туфли. Очевидно, я рассматривала его с чрезмерным любопытством, потому что он сказал:
— Что-то вам во мне не нравится.
— Да вы просто… щеголь.
— Скажите лучше, стиляга.
— Может быть, и так.