Иней здесь — показатель глубокой осени. Иней предвещает зиму. Там, на берегу моря, снег выпадает редко, раз в году, и растаивает в течение дня. Здесь же, в Дубовой Роще, говорят, можно и на лыжах ходить. Лыжи у крестьян особенные, вроде большой теннисной ракетки без ручки. В снег не провалишься. На них можно ходить, но нельзя быстро съезжать с горы…
Наш каштановый дом тоже под серебром. Он мне кажется таким маленьким, уютным и одиноким. Над ним вьются голубые дымки — директор приказал топить. Этим делом занимаются ученики, специально выделенные по спискам дежурных. У нас и классы убирают дети. Ими всеми руководит одна уборщица. Получается вроде бы неплохо: будут знать, что такое уборка, научатся ценить труд — и свой, и своих товарищей…
Нынче в седьмом классе первый урок мой. Тема занятия скучновата: «Понятие о причастии как отглагольной форме, имеющей признаки глагола и прилагательного». Скажу прямо: не «Тысяча и одна ночь». Стараюсь, насколько это в моих силах, оживить тему. Придумываю примеры полюбопытнее, «из окружающей действительности».
Вместе с учениками неожиданно появляется и Кирилл Тамшугович. Он здоровается со мной, просит разрешения присутствовать на занятии. Это проверка, обычная в учебном заведении.
Готовилась я к уроку долго и неплохо. Могу это сказать без бахвальства. Но меня начало трясти. Лихорадить. С трудом различала фамилии учеников при перекличке: перед глазами появилась противная серая пелена. До сих пор не понимаю, почему я так волновалась! Очевидно, это свойственно каждому, кто подвергается какой-либо проверке. Я, по-видимому, и краснела и бледнела. Лоб то горел, то покрывался холодной испариной.
Постепенно вошла в роль, уверенности прибавилось. Спокойно прохаживалась у доски, ноги не подкашивались, писала мелом, затем обращалась то к классу, то к отдельным ученикам. Ученики — спасибо им! — не подвели: отвечали вполне прилично. Несколько раз они дружно смеялись: это я нарочно смешила их. Такие разрядки очень полезны. В общем, дело шло, даже блеснула хорошим произношением абхазских терминов: а́лахура — причастие, а́улахура — деепричастие, ацы́нгыла — наречие и так далее.
Директор вначале сидел и куксился, но понемногу в его глазах ледок начал подтаивать. А к концу урока он, мне кажется, заинтересовался даже моими… туфлями. Не сводил с них глаз. Я уж подумала, не торчит ли из них палец. Улучила минутку, глянула себе на ноги: нет, все в порядке!..
Урок благополучно окончился. Уф!..
Кирилл Тамшугович подошел ко мне.
— Очень хорошо, Наталья Андреевна. У меня только одно пожелание: проводите уроки и дальше с таким же блеском.
Я залилась краской. Пока сообразила, что сказать, он уж был в дверях.
Перевела дыхание и почти без сил свалилась на стул.
А начальство все-таки есть начальство! Даже самое доброе и то наводит страх… Вот оно как!
После уроков педагоги семи наших классов по обычаю собрались в учительской, чтобы перекинуться словечком, поделиться впечатлениями. (У преподавателей восьмого — десятого классов своя комната в том, другом помещении.)
— Вас очень хвалили, — шепнула мне Смыр, хитро щурясь.
— Кто? — Я сделала вид, что не догадываюсь.
— Директор. За урок.
И она снова прищурилась, подчеркнуто повторив:
— За у-рок.
Кирилл Тамшугович сказал, что нынче весь день провел в классах. И заведующий учебкой частью тоже побывал на уроках. Конкретные замечания сделает позже. А в общем впечатление хорошее. Вот климат в классах никуда не годится.
Педагоги одобрительно зашумели. Да, в классах холодно, дует изо всех щелей.
Директор разводил руками.
— Товарищи, я распорядился побольше отпускать дров. Могу и порадовать вас: с будущего года начнется строительство нового здания. Каменного. Двухэтажного. Вот на том месте. За деревьями.
Весть, разумеется, приятная, но ждать-то целых два года! И это как минимум.
Георгий Эрастович внес такое предложение: сохранить каштановый дом и после постройки нового здания, чтобы видели все своими собственными очами, как растет в Абхазии школьное дело…
Я возвращалась из школы со своим студенческим портфелем в руках. Он знаменит тем, что необычайно вместителен: в его чреве находились и тетради, и книги, и мои модельные туфли, тщательно обернутые в бумагу. Эти туфли я берегла, надевая их только в школе. В прочее время мне верно служила грубая чешская обувь на каучуковой подошве — ни холод, ни слякоть ей нипочем. Особенно проявлялись эти качества на грязных тропах, набухших после дождей.