Домой возвращалась неторопливо, дышала пряным осенним воздухом. И думала о том, что в эту минуту ростовчане, облачившись в теплые пальто, идут наперерез донским неугомонным ветрам.
Справа в густой зелени пели крестьянки. Мотив мне был знаком: хозяйка часто заводила пластинку с этой песней.
Ученики мои перевели ее слова, которые звучат примерно так:
Это веселая песня о семье трудолюбивого Азамата. Ритм ее напоминает фокстрот, мелодия доходчива и легко усваивается даже неабхазцами, а этого нельзя сказать о многих других песнях…
Расстегнула пальто и перевела дух. Небо было изумрудно-синее. Солнце пекло, как весною на Дону. Можно сказать так: глубокая осень в Дубовой Роще — это все равно что весна в Приазовье. (В смысле температуры, разумеется.) Не знаю, долго ли еще будут тянуться эти чудесные дни.
Пока плелась, трижды надо мною в небе пролетели птицы длинным-предлинным караваном. Напрасно я пыталась определить, что это за птицы. Могу лишь утверждать, что не гуси, не утки и не журавли.
Еще издали приметила хозяйку: она стояла на крыльце. Завидев меня, знаками поманила к себе. И с таинственной улыбкой преподнесла целых два сюрприза: первый — письма из дому и от одной моей подруги, второй — кувшин вина и пирог с сыром.
— А откуда ачаф? — спросила я удивленно.
— Директор школы присылай… Очень харош чалавэк…
Я недоверчиво посмотрела на хозяйку. При чем здесь директор? Только что видела его, и он ничего мне не говорил про вино и ачаф…
— Он. Он. Присылай. Наташа кушай, говорила… — тараторила старуха.
«Что это за подношения такие?» — снова огорчилась я. Надо решительнее поговорить с Кириллом Тамшуговичем, чтобы впредь не делал этого. Ведь всякое могут подумать люди.
Но как поступить сейчас?
Как видно, придется попробовать вино. Старуха это вполне одобрила.
Второй день льет дождь без передышки.
Я просмотрела четыре десятка тетрадей. Не подымала головы с утра. Устала до чертиков и больше ничего не успела сделать… ни погладить белье, ни газеты просмотреть. А дождь все лил… Выглянула в окно. Точно такая же картина, что и вчера: серая пелена воды, серые горы, серая зелень…
Чтобы немного отдохнуть от тетрадей, достала письма, полученные мной в Дубовой Роще. Прошлась по ним беглым взглядом. На одном задержалась… Это письмо от Татьяны Куценко. Она устроилась в Ростове. Пишет о новых фильмах и новых театральных постановках. Кажется, дразнит меня. Какое мне сейчас дело до театров и кино? Она пишет, что просмотрела географические карты и нигде не нашла Дубовой Рощи! А о своей работе буквально две фразы: «Мой класс кажется мне зверинцем. Теперь я понимаю, что педагогика сушит людей, убивает последнюю живую мысль». И невольно припомнился вопрос Георгия Эрастовича, всерьез ли я остаюсь в горах или принадлежу к категории временных жительниц, отрабатывающих положенный после учебы срок? На этот вопрос до сих пор не могу честно ответить, хотя живу здесь около трех месяцев. Тем более не в состоянии ответить на него сегодня. Как гляну в окно, меня словно мороз продирает: серый, тусклый мир дождливого дня!
Мы одни с хозяйкой. Она кряхтит, жалуется на боли в пояснице. А мне даже спать не хочется в такой день! По кровле барабанит дождь. Он какой-то тяжелый, словно падают с неба виноградинки.
Вот когда оценила я городскую жизнь! Там ведь так: скучно стало — выходи гулять. Надоело гулять — выбирай кино или театр. Не хочется в театр — есть парки. Да мало ли что придумаешь в городе! Правда, никогда не увлекалась всеми этими благами: родители — спасибо им! — приучили меня бездельничать как можно меньше. Папа строил дома. Подымался в шесть, ложился поздно вечером, все корпел над нарядами для рабочих. Мать была и при нем и при мне. Она старела на моих глазах от забот и домашних дел, нисколько не освобождавших ее от работы в бухгалтерии городского коммунального отдела. Так и жили. Не жаловались.
Я понимаю разумом всю пользу беззаветного труда, а все-таки скучно здесь, и тоскливо, и одиноко в дождливый день, если хоть на час оторвешься от работы.