— Давайте выпьем! — провозглашает Рейчел и, к моему изумлению, наливает нам с Тео вина. Папа молчит, я тоже молчу; мы умеем изображать цивилизованных европейцев. — За новые старты!
Мы чокаемся, я отпиваю глоток вина и утыкаюсь в свою тарелку. Стараюсь не встречаться взглядом с Тео — пишу сообщения Скарлетт, держа телефон под столом.
— Дорогой, я так рада. И не пришлось долго искать! — Рейчел улыбается папе и стискивает его руку. Он улыбается ей в ответ. Я смотрю в телефон. Я еще не привыкла видеть их вместе в образе влюбленных молодоженов. Как они обнимаются, держатся за руки. Наверное, я никогда к этому не привыкну.
— Где ты будешь работать? — спрашиваю я не столько из искреннего интереса, сколько в надежде, что, если я заговорю, Рейчел отпустит папину руку. Номер не проходит.
— Как раз через дорогу от вашей школы. Пока простым фармацевтом, а потом старшим администратором в аптечном отделе в «Ральфсе», — говорит папа.
Интересно, а он не чувствует себя униженным от того, что его новая жена зарабатывает в разы больше, чем он? Или он считает, что это нормально? Когда я возразила против того, чтобы она оплачивала мне учебу, папа сказал: «Не говори ерунды. Это не обсуждается».
Это было всерьез. Очень многое не обсуждалось: его женитьба, наш переезд, новая школа. Пока мама была жива, в нашей семье царила демократия. А теперь началась диктатура.
— Эй, погодите, — говорит Тео и наконец-то снимает наушники. — Только не говорите, что вы пойдете работать в «Ральфе».
Папа растерянно моргает, смущенный воинственным тоном Тео.
— Ну да. В «Ральфе». На бульваре Вентура. — Папа старается держаться непринужденно.
Он не привык к откровенной агрессии. Он привык к моему вялому послушанию с редкими вспышками злости. Когда я бешусь, я запираюсь у себя в комнате и врубаю громкую музыку. Может, я и страшна в гневе, только этого никто не видит.
— Неплохие условия. Соцпакет. Медицинская страховка с включенной стоматологией. Сначала пройду стажировку. Интернатуру. Потом сдам квалификационный экзамен, получу разрешение на практику в Калифорнии. Во время интернатуры выплачивается зарплата. Пройду аттестацию и займусь тем же, чем занимался в Чикаго. — Папа издает нервный смешок и улыбается одной половинкой рта. Он как будто оправдывается перед Тео.
— Вы устроились на работу в супермаркет рядом с МОЕЙ школой?! — орет Тео.
— В аптечный отдел. Я фармацевт. Ты же знаешь, что я фармацевт? Он знает? — обращается папа к Рейчел, которая сидит со сконфуженным видом. — Я не стою за бакалейным прилавком.
— Вы. Надо мной. Издеваетесь. Мама, это не шутка?
— Тео, не распаляйся, — говорит Рейчел, вытянув руку над столом.
Кто все эти люди? — думаю я уже не в первый раз. Не распаляйся?
— Как будто мне недостаточно унижений. Теперь еще все мои друзья увидят, как он обслуживает покупателей в супермаркете с идиотским беджем на груди. — Тео швыряет вилку через всю комнату и поднимается из-за стола.
Я вижу пятно от соевого соуса на белом стуле и еле сдерживаю порыв побежать за средством для чистки мебели. Или это работа Глории?
— Мне и так-то херово, а тут еще вы… — Тео уносится прочь, топая ногами и сердито пыхтя, словно обиженный четырехлетний ребенок.
Это настолько наигранно, что мне хочется рассмеяться. Он что, посещал театральный кружок? Их там учили закатывать истерику? Я бы, наверное, расхохоталась, если бы не увидела папины глаза. Грустные и потухшие. Униженные.
— Тео, не выражайся! — возмущается Рейчел, хотя Тео давно ушел. И ему все-таки не четыре, а уже шестнадцать.
В детстве я любила играть в аптеку. Я надевала мамин белый фартук и раздавала плюшевым игрушкам сладкие овсяные колечки, которые насыпала в пустые пузырьки из-под лекарств. Папа мне их приносил с работы. Я очень гордилась своим отцом вплоть до маминой смерти, и даже потом у меня вызывала сомнение только его способность справляться с бытом, а вовсе не профессиональные качества. Мне самой нравилась мысль, что папа будет работать в «Ральфсе», через дорогу от школы. Я по нему скучаю. В этом доме слишком много комнат, где можно спрятаться друг от друга.