– А это у вас кто? – спросила Ленка.
Ну не торчать же здесь до утра! А что ещё сказать, в голову не приходило. «Спокойной ночи»? «Спасибо, что проводили»? Как-то это всё… по подростковому слишком.
– Где? – не сразу отреагировал Макс.
– На воротнике.
– А-а… Волк.
– Что, настоящий волк?
– Не совсем, – Петров усмехнулся в мех, – скорее, его шкура.
– А вам волка не жалко?
– Лен, клянусь тебе, я его не убивал. Купил в готовом виде и даже не у нас, а в Норвегии. Поверь, если я немедленно запишусь в «Гринпис», конкретно этот волк не воскреснет. Зачем же добру пропадать?
– Вот если б все люди разом решили больше такого не покупать… – пробормотала Ленка, старательно отводя глаза.
Вечно так, сначала сама ляпнет, а потом чувствует себя идиоткой.
– Вот когда все разом решат, я немедленно выкину куртку на помойку, договорились? Ладно, ты иди. Которые окна твои? Зажги свет, как зайдёшь, я пока тут постою.
– Зачем это?
Ответить Макс не успел, потому что дверь подъезда – нет, в последнее время с этими дверьми точно беда приключилась, как и с ленкиным настроением – распахнулась, больно саданув девушку между лопатками. А на улицу вывалился Виталька, поскользнулся, едва не упав, схватился за плечо любимой, чуть и её не свалив, заодно обдав крепким пивным духом.
– Я-то думаю, где это моя зая шляется? – глумясь, протянул Виталя. – Жду-пожду её, все глаза просмотрел. Тут, гляжу, идёт, рисуется, да не одна, а с левым мужиком, ма-лад-ца, какая!
– Позвольте, – Макс взялся за другое её плечо, явно собираясь Лену отодвинуть подальше, да и объяснить Витальке кое-что из правды жизни.
Такой расклад Ленку не устраивал в любом случае: Петров любимого побьет, Витальку жалко, ведь не виноват ни в чём, это она сама сегодня фордыбачить взялась, а Виталя просто дурак, вон выпил с расстройства, в подъезде её сколько ждал! А если наоборот случится, так жалко уже Макса и нехорошо получится: разве это дело, когда работодателю из-за тебя морду чистят?
– Максим Алексеевич, не надо, – заторопилась Ленка, старательно загораживая собой любимого. – Мы тут сами… Вы идите домой, там Эльза Анатольевна волнуется. Идите, идите!
– Слышь, мужик, чего тебе говорят? Иди! – Виталька глуповато осклабился. – Иди на ...!
– Вы уверены? – с сомнением спросил Макс, то ли у Ленки, то ли у Витали.
– Уверена, уверена, спасибо вам большое. До свидания! А к Элизе Анатольевне я завтра после работы заскочу обязательно. Вы идите!
– Иди, мужик, в …! – подтвердил Виталька. – Нам тут с моей бабой побазарить нужно, потому что … учить надо, иначе они … и останутся.
– Ну, как знаете…
Её плечо Макс отпустил и даже назад шагнул, и Ленка уже было вздохнула облегчённо, а на бубнёж любимого и эпитеты, рифмующиеся с «людей» и «людями», она внимания не обращала: ну ведь пьяный же, чего с него взять? Но тут…
Давно, ещё в школе, Лена читала про Аннушку, которая масла пролила, и очень удивлялась, ну как из-за такой мелочи заварилась эдакая каша? Не бывает же такого, придумал всё господин писатель. Или впрямь мужика под трамвай нечистая сила пристроила, как и уверял бедный поэт, а Аннушка была только для отвода глаз. Но – вот же подлость! – оказывается и взаправду похожее может быть.
Дело в том, что уборщица Сония, мывшая их и соседние подъезды, имела дурную привычку выливать воду из ведра прямо перед дверьми, на замёрзшей луже и поскользнулся Виталя. А сейчас, хоть он за Ленку и держался, неловко переступил и поскользнулся опять, да как неудобно, нелепо, разъехавшись ногами, словно новорождённый телёнок. Лена, конечно, бросилась его спасать, но вышло только хуже, получилось, что она толкнула парня плечом, ноги у того вовсе в стороны разошлись, как у завзятого фигуриста, и Виталик, громко, но невнятно рыкнув, грохнулся плашмя, приложившись подбородком о смерзшийся в камень снег так, что зубы клацнули. А из-под его живота дунула длинная пенная пивная струя, залив любимому физиономию. Наверное, он запазухой пластиковую бутылку прятал, та не выдержала удара, пробку сорвало, ну и получился брандспойт.
– Виталя! – ахнула Ленка, цепляя парня подмышку.
– Уйди! – прохрипел возлюбленный и добавил непечатное ругательство.
Тоже, в общем-то, понятно: и больно ему, и неловко, мокро, в таком виде ещё до дому добираться, ни одно же такси не возьмёт. А тут ещё Макс не придумал ничего умнее, как заржать стоялым жеребцом, Виталик и осерчал. Не успев толком на колени встать, отвесил Ленке такую оплеуху, что у той в глазах потемнело.