Вот и броди от окна к окну, смотри на чужой свет, кутайся в кофту, да вздыхай усталой лошадью от жалости к себе, такой всей неприкаянной. Хочешь, по дядюшкиной квартире слоняйся, хочешь, по Элизиной, даже по Максовской можно, ключи есть, только в неё Ленка зайти так и не решилась, побоялась, сама не понимая чего. А ведь, наверное, стоило бы сходить, хоть проверить как там… Ну, выключен ли газ, например. Нужное же дело, вдруг действительно плита подтекает? Так и до беды недалеко!
Поняв, что у неё есть важное, нужное, а, главное, срочное дело, Старообрядцева заторопилась, так заспешила, что надела правый ботинок на левую ногу, а потом долго притоптывала на пороге, не понимая, чего это так неудобно. Пришлось переобуваться, порыкивая от нетерпения, а по лестнице Ленка взлетела, перепрыгивая через две ступеньки: газ дело опасное, за ним глаз да глаз нужен!
Только у самой петровской двери она притормозила, сообразив, что за квартирой и без неё есть, кому приглядеть, той же Степашке, например. Лена помялась, ногой поправив коврик, до ужаса похожий на газонную травку и, наконец, сообразив, нажала на кнопку звонка. Там, с той стороны, по-прежнему было тихо, только после негромкой звонковой трели тишина стала какой-то напряжённой, настороженной, выжидающей. Старообрядцева задумчиво брякнула ключами в кармане кофты, обернувшись на пустой лестничный проём, сумрачный и загадочный под светом экономной лампочки.
– А ну пошла отсюдова! – раздалось грозное за дверью слева. – Ходют всякие, бутылки швыряют. Пошла отсюдова, говорю! Я уже в милицию позвонила!
– Да это я, тёть Нин, – отозвалась Ленка. – Михал Сергеича племянница, Лена.
– Ой, Леночка, – обрадовались из-за двери, загремели замки, и створка открылась на ширину предусмотрительно накинутой цепочки, показав любопытный старушечий нос, сучком торчащий из-под накинутой на голову вязаной шали. – Я тебя и не признала сослепу. А то смотрю, ходят тут и ходят, прям замучили.
– А кто ходит-то, тёть Нин? – уточнила Старообрядцева.
– Да кто ж их знает? Мне, чай, не докладываются, – неодобрительно поджала тонкие губы старушка. – Вот сроду такого не было, а теперь ужас сплошной и дикий. Давеча смотрю – ба-а! – на лестнице-то бутылка стоит, да пустая. Не иначе как бомжи в подъезд повадились, теперь ведь не отвадишь! Ты их не видала, Леночка?
– Не-ет, – протянула Ленка, не слишком успешно маскируя смешок под кашель. Просто Андрей со своей щегольской курточкой и чёлкой мультяшного злодея очень бы, наверное, удивился, если б узнал, что его с бомжом спутали. И поделом, нечего виски по чужим лестницам распивать. – А больше никто не ходил?
– Была, была. Девица какая-то была, вся из себя такая фря, к соседу шастала. Я его и спрашиваю: «Неужто, Максюш, жениться надумал?» А он мне и отвечает эдак со смешком: «Мне, – говорит, – тёть Нин, спокойствие дороже». А я ему: «Ну и правильно, такая-то что? Ни борщ не сварит, ни котлеток не навертит, одни каблучища и губища!». А он…
– Тёть Нин, а давно вы ту девушку видели? – совсем невежливо перебила Ленка, которой про губы слушать ну совсем не хотелось.
– Да уж давненько, – призадумалась соседка. – Понимаешь, дело-то какое, мальчишки, паразиты, залепили своей жувачкой глазок и теперь вот сижу, трясуся. А вдруг чего? Вон дядьку-то твоего чуть не пристукнули, не дай бог, ко мне придут, а тут и не видать ничего. Попробовала сама отковырнуть, да куда там, пакость заграничная намертво прилипла. Я внуку-то звоню, говорю: «Отдери, страшно ж!», а он мне: «Приеду, баб, как дела переделаю». Дела, вишь, у него, а ты тут сиди под дверью, трясись, бди. Вот молодежь пошла! А ты-то тут чего, Леночка?
– А меня Максим Алексеевич попросил цветы полить, – ляпнула убаюканная старухиной воркотнёй Ленка.
– Ну-ну, – явно не поверила тётя Нина, – цветочки, значит. Дело хорошее. А других-то девиц нет, не было, лишь фря та. Точно тебе говорю.
– Вот и хорошо, – буркнула себе под нос Старообрядцева, решительно доставая ключи. – Других нам и не надо.
Дверь бесшумно открылась в настороженную темноту. Ленка переступила порог, судорожно пытаясь вспомнить, где тут выключатель находится. Не вспомнила, конечно, потому как не знала, а ладонью нашаривалась лишь холодная стена. Девушка аккуратно прикрыла дверь, отрезая себя и квартиру от зыбкого подъездного полумрака и чересчур любопытного старушечьего носа, придерживаясь всю за ту же стену, шагнула к проёму, за которым синело голое, без штор, окно.