Дипломники так и попадали на кровати со смеху. А потом вытерли слезы и говорят:
— Ну спасибо, мальчики, за разрядку. А то у нас уже головы засохли от этих проклятых дипломов. Честное слово… А теперь, извиняемся, но вы все же дуйте отсюда. Не обижайтесь, парни, — работы у нас страшно много.
Вышли мы в коридор — скукотища жуткая. Куда податься?
— Пойдем к салажатам, — говорит Боря. Спустились на третий этаж — к первокурсникам. Заходим, глядим — тик в тик подгадали. Первокурсники сидят — человек восемь — керосинят. На столе — две бутылки Абрау-Дюрсо.
— Киряем? — спрашивает Боря.
— Бухаем, — поправляю я его.
— Бухаем-отдыхаем, — говорит Боря.
— Садитесь с нами, — вежливо предлагают первокурсники.
— Можно, — соглашается Боря. — Только сначала — концерт, — и объявляет мой номер. А я, приняв позу, исполняю.
Первокурсники культурно похлопали и говорят:
— Ну, теперь давайте садитесь.
И наливают нам по полстакана Абрау-Дюрсо.
Переглянулись мы с Борей (а мы друг друга с одного взгляда понимаем) и решили показать этим салагам, как пить надо. Есть у нас такой номер — «джигитовка» называется.
Боря пригнулся, я запрыгнул ему на шею, и мы аллюром поскакали вокруг стола. В нужный момент я перевесился «с седла», чисто снял стакан и на скаку выпил.
— Пей другой! — сказал Боря, заходя на второй круг.
Я выпил другой.
Первокурсники опять похлопали и налили Боре полный стакан. А сами интеллигентно отхлебнули по глоточку.
— Ну что, сынки, — сказал Боря, выпив. — Копнем в карманах на полштыка да сбегаем за ей, родимой?
— Не-е, — затрясли головами сынки. — Не стоит. Мы, видите ли, не то, чтобы гуляем сегодня. Это — так… У нас, собственно, литобъединение. Мы вот Женины стихи собираемся обсуждать. — И показывают нам на Женю — белобрысенького такого очкарика.
Боря ужасно расстроился.
— Видал салагу? — сказал он мне в коридоре. — Он памятник себе воздвиг нерукотворный!.. Евтушенко выискался!.. Ну тоска-а!
Спустились мы еще ниже — на первый этаж. На первом этаже сидит вахтер тетя Поля. Сидит — чулок вяжет.
Спели мы ей свою арию. Тетя Поля говорит:
— Ну чисто артисты!
— Скучно нам очень, тетя Поля! — пожаловались мы.
— А скушно, дак спать идите, — говорит тетя Поля.
Пошли мы, и правда, спать. Легли. Одеялами с головой накрылись. Боря полежал и вздыхает:
— Скучно, старик!
— Скучно, — подтверждаю я. — Никто нас не развлекает…
— Давай я по водосточной трубе с пятого этажа слезу, — вызывается Боря.
— Лезь, — говорю я.
Борька оделся в тренировочный костюм и полез.
Спустился до второго этажа и видит: сидит в открытом окне Нинка Козюлина — тоже поэтесса институтская. Мечтает о чем-то. И так размечталась, что не слышит, как Борька по трубе лезет. Борька покрепче трубу ногами обхватил, одну руку высвободил и потрогал Козюлину за нос.
Нинка заревела нечеловеческим голосом и брякнулась с подоконника в обморок.
А Борис спустился до земли, штаны отряхнул и заходит в общежитие снаружи.
Тетя Поля как увидела его — глаза завела и повалилась со стула.
Через пятнадцать минут две скорые помощи подрулили — одна к Нинке, другая — к тете Поле.
Ну, с Нинкой врачиха быстро разобралась. Послушала ее, постукала, плечами пожала, велела поужинать, если есть чего, и спать ложиться.
А с тетей Полей вышло большое недоумение. Потому что тетя Поля околесицу понесла: дескать, видела почти в то же самое время двух студентов Краюхиных Борисов. Один вот здесь вот с ней поговорил и наверх поднялся, а другой, точно такой же, через пять минут со двора возник.
Комендант общежития пришел. Товарищ Власов. Покачал головой и сказал неодобрительно:
— Ах, Сидоркина, Сидоркина! Поменьше спать надо на дежурстве, а то еще и не такое привидится.
Мы с Борькой, конечно, про водосточную трубу смолчали.
И теперь, как станет нам скучно, идем к тете Поле.
— Теть Поль, — говорим, — расскажи, как тебе видение было.
Тетя Поля охотно рассказывает.
— И быдто входишь ты, Боречка, а лицо у тебя белое — ну, как мукой присыпанное. И руками ты, милок, все поводишь, все поводишь — ровно как сослепу. А сам, значит, свищишь. Тонко так свищишь, жалостно…
В другой раз заскучаем, опять придем.
— Теть Поль, расскажи, как там Борька свистел. Тетя Поля выдает другой вариант:
— Вот сижу я, как теперь, и слышу, быдто дверь скрипить. Скрып-скрып, скрып-скрып… А потом раскрылась так-то сама собой — и заходишь ты, Боречка, а лица на тебе нет. Лицо на тебе не твое — синее, а сам ты все ровно скалишься, все скалишься — ну, как, прости господи, родимец…
Отбежим мы с Борькой за угол и хохочем, ну, прямо, за животы хватаемся.
Нет, все же тетя Поля у нас молоток! С ней не соскучишься…
Трое суток — потехе
Один мой знакомый, некто Плюакин Валерий Сергеевич, с некоторых пор лютой ненавистью ненавидит многоступенчатые праздники. Это когда, знаете, сам праздник выпадает на пятницу или понедельник, а следом за ним или перед подгадывают два законных выходных дня.
Плюакин прямо говорит:
— Мало мы прислушиваемся к народным мудростям. Ведь сказано же: «Делу — время, потехе — час». Мы, к сожалению, подобные заповеди только цитировать любим. Где-нибудь в умной компании, чтобы щегольнуть своей начитанностью. Чтобы срезать оппонента, нос ему утереть и в калошу посадить. А на практике мы им не следуем. Еще он говорит:
— Вы посмотрите, как приближается праздник — так у всех на лицах паническое выражение, будто стало известно, что на город с минуты на минуту упадет гигантский метеорит или обрушится какое-нибудь цунами.
Так он утверждает, Плюакин.
Не знаю, не знаю… Сам я никакой особой паники среди населения не замечал — врать не буду. Но, с другой стороны, и Плюакину тоже нельзя не посочувствовать. Он, бедняга, недавно пострадал именно на почве праздников.
А случилось это с ним в прошедший Новый год, который, если помните, как раз был многоступенчатым — с тридцать первого по третье включительно разгону давали, слава господи!
Плюакин первые два дня благополучно отсиделся дома — на кефире и минеральной воде. Человек он интеллигентный (старший экономист, большой любитель художественной литературы и, кроме того, имеет хобби — увлекается шахматными задачками) — так что ему даже скучно не было. То кефира бутылочку откупорит, то Горация полистает, то сам с собой в шахматы сыграет — за правую и за левую руку… Правда, ему, как холостяку, постоянно звонили по телефону. Приятели и знакомые дамы. Но Валерий Сергеевич отвечал всем измененным голосом, что это баня. А потом и вообще пошел на крайность — взял и отключил аппарат…
На третий день у Плюакина кончился кефир. Он взял авоську и, крадучись, вышел из дому — с целью пополнить запасы продовольствия.
Тут его, буквально у подъезда, и взяли. Сцопкали, как говорится, тепленького и прямо в домашних штанах увели в одну веселую компанию — на квартиру к какой-то Люсе из консерватории.