Соплеменницы же, коих весьма неуклюже пытались подсовывать парню предки, ему чем-нибудь обязательно не нравились, даже отвращали порой. Что естественно — ну, кого могут подсунуть старики?
Однако справедливость требует заметить, что и они не выражали восторга при виде Миши, который далеко не Э. Виторган, тем более не А. Ширвиндт и даже не В. Винокур — впрочем, никто из этих знаменитостей тогда еще не был известен широко.
Но главная проблема была даже не в этом, а в том, что несчастный молодой инженер каждый месяц теряет четверть своей ничтожной зарплаты, и это будет продолжаться еще черт-те сколько лет.
Однако на шестом году одиночества повезло-таки: подвернулась соплеменница — товарищ по работе в одном проектном институте, зато выбрал сам, и родители с ходу одобрили.
Любовь с обеих сторон была вообще-то так себе, но Мишка думал, что во второй раз иначе и не бывает, а что думала избранница, он не спрашивал. Зато она была девой непорочной и во всех любовных делах очень старалась. Так и Мишка старался. Поэтому со стороны отношения выглядели идиллическими. И до сих пор, между прочим, таковыми кажутся или действительно являются — уже не разберешь. Так что папа, а вскоре и мама умерли в спокойствии за единственного сыночка.
А Михаил родил Марка, потому что Марком звали покойного дедушку, и на этом воспроизводство закончил, обмолвившись как-то бывшей жене, дескать, у благоверной с придатками что-то из-за нашей долбаной экологии. На что бывшая деликатно покивала, но про себя решила, что Мишутка, наверное, скоро отвалит в свою Обетованную.
Но в Обетованную отвалил пока не он, а его юный Марк, не пожелав даже окончить бесплатный вуз в Екатеринбурге. И теперь бедный Марик вкалывал в какой-то подозрительной «кибуце», увлекался коммунистическими идеями, правда, в несколько модернизированном виде, в свободное от сельского хозяйства время катался по древним камням Иудеи на среднем танке и писал домой жалобные письма, полные тоски по Екатеринбургу. А родители переживали за него, как и русские родители переживают за своих солдатиков…
Первая встреча бывших супругов, преодолевших жуткую бездну времени независимо друг от друга, к которой оба тщательно готовились и которой до дрожи боялись, получилась довольно забавной. Так же встречаются одноклассники и однокашники, да просто друзья детства, давно не видевшие друг друга и почти не получавшие вестей.
Словом, оба они — Михаил и Эльвира, уже явно потрепанные жизнью люди, вели себя так, что потом обоим было неловко вспоминать. Вот уж они имитировали вовсю! Словно на приемном экзамене в театральный. Правда, играли довольно бездарно и дальше первого тура не прошли, провалились с треском. Хотя, разумеется, оба великодушно смолчали на сей счет.
Элька, пожалуй, врала больше. Так на то и баба. Мишка пыжился, под «делового косил», что довольно забавно для бывшего советского инженера да еще «еврейской национальности», хотя, как знать, может, теперь уже не забавно.
Элька играла женщину независимую, состоятельную, успешную, имеющую табун поклонников разных кровей.
Бывший муж так и сыпал известными в Екатеринбурге той поры фамилиями, обладатели которых изловчились здорово нарыбачить в мутных водах растекающейся на глазах империи.
— Увы, — притворно вздыхала бывшая, — мы люди скромные, со знатью дружить не умеем. У меня всего лишь магазин на Каменных Палатках, «Агрос» называется, может, обращал внимание, когда мимо проезжал. Я в нем простым генеральным директором тружусь. Вот недавно в очередной отпуск ходила, мы с Софочкой Париж посетили, Лувр, центр Помпиду — давно, знаешь ли, хотелось, я ведь, если помнишь, от современного искусства — без ума…
Касательно «генерального директора» она ничего не уточняла — и так легко догадаться, что такое генеральный директор в современной российской действительности, поэтому вранья в чистом виде, может, было и немного, зато умолчаний, которые пуще примитивного вранья, хватало с лихвой…
Но следующая встреча уже была не такой. Вели себя оба просто, без натуги, видимо, не сговариваясь, сделали сходные выводы, говорили строго по делу — насчет Софочки и ее перспектив, прочих тем старательно избегали.
А потом Софка с отцом расплевалась, и родители больше не имели поводов для встреч, хотя изредка Михаил, оставаясь дома один, звонил, про дочь спрашивал и был всегда в курсе ее дел, вместе с матерью недоумевал, изумлялся, радовался и даже злился, потому что в оценке Софкиных выкрутасов они с бывшей женой никогда не расходились, при этом, разумеется, глубинные причины аномалий ее личности им виделись под разными углами.