Эльвира выгрузила из сумки сгущенку да тушенку — то и другое было тогда в большом дефиците, но старые подруги не поскупились, ведь за ней не пропадет, скоро опять пойдет на работу по специальности и со всеми за все рассчитается. Гостинцы вызвали неподдельный восторг, в этом доме все было неподдельное, никто и не заикнулся при этом, что ждали вообще-то чехословацких цацек.
Девчонки кинулись на кухню за консервным ножом — рачительная хозяйка, притом не имеющая в доме особых излишков, непременно остановила бы детей, мол, с тушенкой разумней всего нажарить картошки и сварить супу, а со сгущенкой, соответственно, пить чай, но Любовь Ивановна на титул рачительной хозяйки никогда не претендовала, несмотря на различные хозяйственные инициативы, жила одним днем и детей учила жить так же — сразу несколько банок открыли, вооружились ложками, так что хозяйке осталось лишь позаботиться насчет хлеба и кипяточка.
Несмотря на уговоры, причем больше всех уговаривала Любовь Ивановна, она же, пожалуй, больше всех радовалась Эльвире, главная дочь категорически отказалась принять участие в пиршестве. Она прибавила к тому, что уже имелось на столе, батон колбасы «Любительской» — отцу всегда нравилось жирненькое, которое его в основном и сгубило, — коробку невиданных, хотя тоже отечественных, конфет, еще что-то и поспешно вышла вон, категорически запретив себя провожать, на чем упорней всего настаивала Любовь Ивановна.
Эльвира соврала, что ее ждет машина, пообещала наведываться часто, но насколько часто — не уточнила. А потом хвалила себя за нечаянную предусмотрительность, потому что каждый визит к отцу был для нее мучителен, а что конкретно мучило — совесть ли, жалость ли, презрение ли к чужому и чуждому человеку, сделавшему из отца на старости лет полное посмешище, — пойди разберись. Вероятно, все перечисленное — в комплексе…
Однако откровенно презирая последнюю отцовскую возлюбленную, Эльвира все же не могла отмахнуться от очевидного: во-первых, эта женщина освободила ее от ужасной обузы; во-вторых, ничего даже отдаленно напоминающего коварный расчет, вероломство, просто житейскую хитрость в характере Любови Ивановны не было. И Эльвира невольно завидовала «мачехе» странной какой-то завистью.
Два года Эльвира навещала отца примерно раз в квартал. И он все это время неуклонно терял остатки рассудка. То есть, по сути, его уже не было…
За это время Софочка закончила институт, ее маленькие тетки еще подросли и похорошели, но уже было совершенно ясно, что их умственные способности не дотягивают до стандарта первой отцовской семьи, что хоть как-то утешало уязвленное самолюбие Эльвиры.
«Оно конечно, природу не обманешь, детей надо делать вовремя, а не тогда, когда уже песок посыпался, и не с кем попало, хорошо еще, что не полные дебилки получились», — так рассуждала Эльвира, думая, что тем самым сочувствует…
А потом случился второй удар, после которого отец уже не поднялся. Правда, умер через месяц, притом от пневмонии, которая получилась, увы, из-за халатности сиделки.
Девочки тогда уже учились в ПТУ, жили в общежитии, Любовь Ивановна внезапно рукодельем увлеклась, записалась на платные курсы вязания на коклюшках, для чего приходилось раз в неделю ездить в Свердловск. И однажды не удалось вернуться с занятия, автобус, последний в расписании, сломался и не пришел, и нужда заставила переночевать у подруги по увлечению.
Утром же Любовь Ивановна обнаружила беспомощного мужа распластанным на полу и посиневшим от холода — он свалился с дивана и так пролежал всю ночь.
И такие вот саморазоблачительные подробности простодушная женщина тоже сама выложила Эльвире, никто ее за язык не тянул.
А Эльвира-то примчалась организовывать, а также, само собой, финансировать проводы покойного в лучший мир, потому что денег даже для такого случая не накопилось как-то, все думали, куда торопиться, успеется еще. Все вкладывали капиталы в «недвижимость» свою идиотскую…
Эльвиру трясло от негодования и адского холода, который, как назло, принесло в те дни из Арктики, но она нашла силы взять себя в руки и сделать все честь по чести, а когда отца благополучно закопали, когда арамильские бомжи чинно отобедали в столовке, выпив законные сто граммов за упокой души человека, не делавшего никому ни зла, ни добра, Эльвира дала выход эмоциям. Она очень некрасиво кричала в присутствии столовских работниц, Любовь Ивановна молча плакала, размазывая по красивому некогда лицу обильные слезы, и ни слова не возражала…
И больше они не встречались никогда. Эльвира приезжала на кладбище после родительского дня, потому что в родительский день было совершенно невозможно перемещаться на общественном транспорте, выкидывала на свалку жалкий самодельный веночек, на его место вешала свой, покупной и более долговечный, прибиралась по-своему на могилке, потому что вдова ничего не умела делать тщательно, втыкала в землю яркие пластмассовые цветки и уезжала до следующего раза.