— Мам, а Кирюша в другом памперсе, ты думала — я не замечу?
— Что ты, я просто забыла сказать, такая мелочь, даже в России теперь памперсы не в диковинку…
— Дело не в этом, ма, что ты прикидываешься? У вас в России дети вообще бегают по улице голышом, но просто у нас не принято… Никогда больше так не делай!
— Ладно. Слушаюсь и повинуюсь.
— И не надо так пошло иронизировать.
А после этого, когда настроение было безнадежно испорчено, сказала, как ни в чем не бывало:
— Ну, мамуля, доставай же скорей свои заморские гостинцы, свои экзотические дары, а то мы уже извелись вконец!
И мать, из последних сил стараясь изобразить надлежащую торжественность, открыла заветный двадцатикилограммовый…
Целая эпопея была с этими гостинцами. Ведь не старое время, когда предметы одной цивилизации были практически недоступны для другой. Однако Эльвира не пожалела ни времени, ни сил, ни фантазии, чтоб не ударить в грязь лицом. Сразу решила — жить не буду, но разыщу для них такое, чего они во всем свободном мире днем с огнем не найдут.
Но сказать-то легко, а сделать… Благо, времени на сборы было предостаточно, да случай помог. По одному из екатеринбургских телеканалов сюжетец промелькнул про дедушку из деревни Черноусово, который всю жизнь увлечен вязанием крючком. Это при российском-то строгом разделении всего на свете на бабье и мужицкое.
Зрители посмотрели сюжет, поулыбались, головами покачали да и забыли. А Эльвира ни у кого ничего спрашивать не стала — вдруг все захотят — тотчас берет подробную карту Свердловской области, разыскивает нужную деревню в Белоярском районе, гонит на автовокзал, садится в автобус до Каменска-Уральского, выходит в чистом поле, топает километров пять пешком, и вот оно, Черноусово большое, старинное, некогда, вероятно, зажиточное, а теперь донельзя запущенное село, в котором прежде всего бросаются в глаза впечатляющие развалины храма, а также некоего промпредприятия с высоченной кирпичной трубой.
Позже Эльвира узнает, что и храм, и предприятие действуют, храм носит имя Святой Троицы, а фабрика именуется «Шпагатной», но ее интересует лишь герой телесюжета и его искусство.
Эльвира поспевает к старому чудиле первой, вгоняя в краску дедушку, не только всю жизнь прозябавшего без всякой славы, но, наоборот, долгие годы считавшегося «богом убитым» из-за бабьего своего пристрастия, за что его жена в молодости два раза бросала, но потом снова возвращалась, поскольку на много верст вокруг одни пьяницы да охальники.
А теперь эта старая женщина тоже смущается, не знает, чем угостить и куда усадить городскую гостью. Эльвире самой немного неловко, но она держит марку, ведет себя как многоопытный столичный искусствовед, специалист по народным промыслам и прикладному искусству, от чая с пряниками не отказывается, но водку на стол просит в ее присутствии не выставлять.
Она толково обсуждает перспективы урожая, погоду и политику, а также, раскрасневшись от чая, разглагольствует на тему творческого потенциала народа, который неисчерпаем. И после чая углубляется Эльвира в дедушкино творчество.
Творчества много, им забито два огромных сундука и облезлый комод, а сколько еще растащено соседями, да знакомыми, да детьми, уехавшими на жительство в город, сколько, таким образом, безвозвратно утрачено для мировых музеев…
Творчества много, а места в избе мало, поэтому просмотр экспонатов длится довольно долго, то и дело забегают любопытные, но, обнаружив отсутствие телеаппаратуры, вскоре убегают, хотя некоторые все же успевают задать волнующий всю область вопрос о происках «Свердловэнерго», которое в Черноусове надысь отключило свет, выяснить мнение госпожи из города про войну с терроризмом, вызнать конъюнктуру мировых цен на изделия, связанные крючком, которые прежде презрительно именовались «кичем», а теперь зовутся почти уважительно «примитивизмом» и за которые где-нибудь в Солсбери дадут в сто раз больше, нежели за батальное полотно любого академиста — безнадежно запоздавшего на мировой рынок последыша русских передвижников…
Хотя сама Эльвира и умела прилично шить и вязать на спицах, однако рукодельем никогда особо не увлекалась. Знакома ей была и технология вязания крючком, которую преподавали в школе на уроках домоводства. Помнится, тогда сплела девушка малюсенькую салфетку и потратила на это уйму времени, а само изделие вышло весьма неказистым — грубым, узловатым, толстым. И на указательном пальце получился здоровенный волдырь.