Ночь прошла в том же порядке, что и предыдущая, хотя молодежь вела себя сдержанней, видно, сильно потратилась накануне, но случилась иная напасть — Билька, нажравшийся до отвала куриных костей, всю ночь потихоньку, как это умеют делать, может быть, только собаки, пукал, заставляя бабушку завидовать его могучему пищеварению, не расстраивающемуся ни от чего, а также безропотно вдыхать чрезвычайно удушливые миазмы.
На следующий день гости опять катались по городу, выискивая и высматривая достопримечательности, но, разумеется, не те, что перечислены в красочных проспектах для туристов, а куда более прозаические, связанные опять же с торговлей. О театрах, музеях и выставочных залах речь, естественно, даже не заходила — с этим добром удобнее и полезнее иметь дело посредством все того же телевидения — и тепло, и мягко, и можно одновременно кушать что-нибудь, и все интересное доходчиво и увлекательно объяснят знающие люди. А самостоятельно-то еще додумаешься бог весть до чего.
Назавтра Саньке уже надо было с утра вернуться в казарму. Поэтому в последнюю ночь они со Светкой опять отрывались по полной программе, но Алевтине Никаноровне уже было не так интересно — это ведь как порнуху смотреть — один раз глянешь, и больше не хочется, сколько б там ни было разнообразия, а все равно, количество интересных мест у человеческого организма жестко лимитировано, так что всем фантазиям довольно быстро приходит предел.
Утром встали ни свет ни заря, Саньку со Светкой пришлось чуть ли не силком вытаскивать из постелей, однако было не до церемоний.
По-быстрому попили чайку — всего по одной кружке, потому что дорога дальняя, а общественных туалетов, даже и платных, еще меньше, чем в человеческом организме интересных мест.
На прощанье старушки ритуально всплакнули, а Сашка отчебучил, так отчебучил — напоследок вдруг церемонно поцеловал троюродной бабке морщинистую руку. У нее даже сердце зашлось сначала от неожиданности, а потом от внезапного предчувствия — ой, не к добру!..
Сестры тоже посмотрели на внука с интересом, но ничего не сказали. Возможно, они тоже подумали, что у Алевтины Никаноровны обещают возникнуть проблемы, к которым она совершенно не готова, но решили не встревать. Решили, быть может, что их дело — сторона.
Перед уходом во тьму условились о следующей встрече и даже довольно конкретно — летом-де милости просим, любезная Алевтина Никаноровна, а куда зазывали-то, если сами мыкали горе со снохами да зятьями, а так, чтобы кум королю, вроде Алевтины Никаноровны — этого счастья нет, не досталось никому. Условились и письма писать, как без писем, не чужие чай. Расцеловались в последний раз, да и кончилось все. Стихли шаги за дверью, заскулил вдруг жалобно Билька, о ноги потерся, обрубком хвостика энергично помахал, в глаза заглянул, не тоскуй, мол, бабушка, ведь я с тобой. И всегда буду.
И вздохнула старушка протяжно, и прибираться пошла — изничтожать следы пребывания в квартире посторонних лиц.
В общем, чувствовала себя Алевтина Никаноровна усталой, но довольной. Она была чрезвычайно довольна собой, родственниками, тем, что все по-человечески началось и по-человечески закончилось. Всегда бы и со всеми так, а оно и не трудно вовсе, надо лишь пореже встречаться и недолго гостить.
Первое письмо пришло из Коркино недели через две. В нем сообщалось, само собой, о погоде, несущественных коркинских новостях, ценах и тому подобной ерунде. И было совершенно очевидно, что такая переписка долго не протянет, едва поблекнет свежесть ощущений от визита, так и иссякнет…
А еще было очевидно, что почтовое сообщение в России переживает окончательный закат. Денежные переводы пока циркулировали довольно активно (хотя их явно теснили банковские безналичные операции), посылки с деревенским салом и вязаными рукавичками сделались сущей экзотикой, а письма теперь ходили исключительно деловые да солдатские.
Ну, еще давали почте заработать жульнические конторы, которые, правда, уже не просто вымогали у граждан деньги, как поначалу — пришли рубль, получишь сто, но навязывали доверчивым гражданам никчемные безделушки, за которыми теоретически мог последовать еще выигрыш. Данные конторы, по меркам русской народной гордости, были неприлично назойливы, они, если некий обыватель каким-нибудь путем попадал в их базу данных, вцеплялись в него мертвой хваткой, на конверты не скупились, охмуряя беднягу не хуже уличных гадалок.
Однако и эти спасители госпочты понемногу приходили в упадок — количество дураков-то, может, и не уменьшалось, однако битый дурак — почти умник, он на одни и те же грабли второй раз не наступит, ему непременно подавай другие — покрасивше да позацепистей.