Солдатик сноровисто кушает, а сам с набитым ртом пытается разглагольствовать о неоспоримых прелестях домашней кухни, домашнего уюта, по которым ужасно соскучилась его солдатская душа.
А бабушка слушает его — что ж делать, — но одновременно прислушивается к себе, задает вопросы своему внутреннему «я», советуется с ним будто, потому что на душе у Алевтины Никаноровны тревожно, она совершенно обескуражена этим поздним визитом нерадивого бойца российской армии, дезертира, если называть вещи своими именами, ведь по телевизору в промежутках между латиноамериканскими историями показывают душераздирающие ужасы реальной екатеринбургской жизни — убитых пулями либо разорванных бомбами бизнесменов и бандитов, которых не жалко; а также разрубленных на куски близкими родственниками простых людей, которых жалко; сожженные хижины екатеринбургских трущоб, обгоревшие трупики детей и прочее, прочее, прочее…
Невольно испугаешься. Парень-то Алевтине Никаноровне, в сущности, никто. Седьмая вода на киселе. А кроме того, известно, что родители у него были непутевые, кончили плохо, сам он, по сути, детдомовец, и что такое детдомовец, бабушке рассказывать не надо… но с другой стороны, парень-то к ней, может, со всей душой, может, захотел скрасить старухе одиночество, может, ему кажется, что Алевтине Никаноровне с ним веселей и он ради нее рискует получить большую взбучку от начальства…
В общем, внутренний голос ничего вразумительного Алевтине Никаноровне не присоветовал. А больше посоветоваться было не с кем. И с ощущением тревоги она отошла ко сну, постелив парню в Эльвириной комнате. Куда ж его теперь денешь.
Жалко, что на свою дверь она не поставила замок, когда Софка от них отъединялась, а ведь хотела — из принципа, впрочем, дверь эту вышибить солдатским ботинком — плевое дело.
Хорошо, что Билька есть — песик маленький и с виду миляга, но цапнуть может так, что мало не покажется, однако вступится ли он за хозяйку в случае надобности, проявит ли свою беспримерную отвагу — большой вопрос, ведь в ситуации по-настоящему критические еще никогда не приходилось попадать…
А гость лег и моментально заснул, наказав разбудить утром пораньше. А бабушка провела очередную бессонную ночь — то страхи себе все новые придумывала, то слабые успокоения сочиняла.
Парень же утром убежал натощак в свою военную часть, сказал — ничего, к завтраку как раз успеет, очень торопился, но попрощаться в полном соответствии с придуманным однажды ритуалом не позабыл, чмокнул бабкину дряблую кожу — видать, нет, не противно ему, — только простучали кованые каблуки по лестнице, и все стихло…
Он ушел, Алевтина Никаноровна засобиралась в ближайший магазинчик за едой к завтраку, вышла с Билькой на улицу, а там стоял легкий морозец, вовсю светила огромная старая луна, и бабушке сделалось вдруг так весело да радостно, как не было уже давно. Она вдруг осознала, что была скорей рада внучатому племяннику, чем — нет, скорей он скрасит одиночество и подаст в постель воды, чем австралийский правнук, может, еще гордиться им заставит на старости лет, может, с его да Светкиным ребеночком предстоит водиться Алевтине Ннканоровне, а что — в телесериалах еще и не такие счастливые концы бывают, порой сценарист как завернет — хоть стой, хоть падай…
И ведь надо же было навыдумывать старой дуре ужастей, счастье, что хватило ума не высказать все вслух, мыслимое ли дело, чтобы в нашем роду завелся головорез, да сроду такого не было, наоборот, — нас резали, как баранов, да в тундру сгоняли всем стадом…
Нет, разумеется, если смотреть правде в глаза, то интерес шкурный у него к старухе имеется, конечно, не без того. Ну, и что страшного — в капитализме живем. Но разве шкурный интерес не может сочетаться с родственными чувствами? Вполне может. И должен. У нормальных людей. Действительно, поступит парень на работу в Екатеринбурге, на учебу, женится — в общаге, что ли, ему горе мыкать? А у бабали — трехкомнатная…
Ой, а что ж опять не договорились, когда он в следующий раз прикатит? Ведь опять у меня ничего не будет. Еще подумает, что бабушка скупая…
С таким настроением бабушка сходила в магазин и вернулась назад, с ним же и позавтракала, с ним легла досыпать. А оно возьми и переменись опять на противоположное. И после — снова назад. И так несколько раз за день — по затухающей амплитуде. Но совсем эти колебания прекратились только под вечер — не до того стало. Потому что вдруг Билька заумирал, перестал есть, но обуяла его сильная жажда, он пил воду целыми мисками и блевал, пил и снова блевал…