Выбрать главу
Я знаю неизвестно от кого, что нет злорадства в глубине его — там к существу выходит существо, поднявшееся с горном состраданья в свой полный рост надгробного рыданья.
Вот с государственного катафалка, засыпана казенными слезами (давно бы так!) — закрытыми глазами куда глядит измученная плоть, в путь шедше скорбный?[27]                                    Вот Твой раб, Господь, перед Тобой. Уже не перед нами.
Смерть — Госпожа![28] чего ты не коснешься, все обретает странную надежду — жить наконец, иначе и вполне. То дух, не приготовленный к ответу, с последним светом повернувшись к свету, вполне один по траурной волне плывет. Куда ж нам плыть…[29]
4 Прискорбный мир! волшебная красильня, торгующая красками надежды. Иль пестрые, как Герион, одежды[30] мгновенно выбелит гидроперит немногих слов: «Се, гибель предстоит…[31]»? Нет, этого не видывать живым. Оплачем то, что мы хороним с ним.
К святым своим, убитым, как собаки[32], зарытым так, чтоб больше не найти, безропотно, как звезды в зодиаке, пойдем и мы по общему пути, как этот. Без суда и без могилы от кесаревича[33] до батрака убитые, как это нужно было[34], давно они глядят издалека.
— Так нужно было, — изучали мы, — для быстрого преодоленья тьмы[35]. — Так нужно было. То, что нужно будет, пускай теперь кто хочет, тот рассудит.
Ты, молодость, прощай[36]. Тебя упырь сосал, сосал и высосал. Ты, совесть[37], тебя едва ли чудо исцелит: да, впрочем, если где-нибудь болит, уже не здесь. Чего не уберечь, о том не плачут. Ты, родная речь, наверно, краше он в своем гробу, чем ты теперь.
                      О тех, кто на судьбу махнул — и получил свое[38].                                           О тех, кто не махнул, но в общее болото с опрятным отвращением входил, из-под полы болтая анекдоты[39].
Тех, кто допился[40]. Кто не очень пил, но хлопок воровал и тем умножил народное богатство. Кто не дожил, но более — того, кто пережил!
5 Уж мы-то знаем: власть пуста, как бочка с пробитым дном. Чего туда ни лей, ни сыпь, ни суй — не сделаешь полней ни на вершок. Хоть полстраны — в мешок да в воду, хоть грудных поставь к болванке, хоть полпланеты обойди на танке[41] покоя нет. Не снится ей покой[42]. А снится то, что будет под рукой, что быть должно. Иначе кто тут правит?
Кто посреди земли себя поставит[43], тот пожелает, чтоб земли осталось не более, чем под его пятой. Власть движется, воздушный столп витой, от стен окоченевшего кремля[44] в загробное молчание провинций, к окраинам, умершим начеку, и дальше, к моджахедскому полку[45] и вспять, как отраженная волна.
6 Какая мышеловка[46]. О, страна — какая мышеловка. Гамлет, Гамлет, из рода в род, наследнику в наследство, как перстень — рок, ты камень в этом перстне, пока идет ужаленная пьеса[47], ты, пленный дух[48], изнемогая в ней, взгляни сюда[49]: здесь, кажется, страшней.
Здесь кажется, что притча — Эльсинор, а мы пришли глядеть истолкованье стократное. Мне с некоторых пор сверх меры мерзостно претерпеванье, сверх меры тошно. Ото всех сторон крадется дрянь, шурша своим ковром[50], и мелким стратегическим пунктиром отстукивает в космос: tuba… mirum…
вернуться

27

«Отправившиеся в скорбный путь». Измененная цитата из «Последования панихиды»: «В путь узкий хождшие прискорбный», т. е.: «избравшие узкий и трудный путь». Оригинал имеет в виду тех, кто решил следовать Христу.

вернуться

28

Цитата из Бертрана де Борна (см. выше /В файле — примечания № 23, 24 — прим. верст./) и отсылка к грандиозному средневековому образу триумфа Смерти, которая владычествует миром.

вернуться

29

Последняя строка из пушкинской «Осени». В нашем случае это и пушкинский вопрос о продолжении письма (о чем же дальше пойдет речь?), и вопрос об историческом будущем (корабль как традиционный символ государства), и о судьбе души (традиционный символ гроба как ладьи, неожиданно оживший у В. Маяковского:

…гроб этот красный, к Дому Союзов Плывущий на спинах рыданий и маршей).
вернуться

30

Герион — персонаж греческой мифологии. В версии Данте — чудовище, переливающееся всеми цветами

Con piu color sommese e sopraposte Non fer mai drappi Tartari ne Turchi

(с таким множеством цветов, тканых и расшитых, Никогда не делали тканей ни татары, ни турки. Inf. XVIIб 16–17), символ обмана, сторож Восьмого круга ада, где заключены лжецы и обманщики. Верхом на Герионе Данте и Вергилий спускаются в нижний Ад, в Злые Щели.

вернуться

31

«Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит». Из молитв «На сон грядущим».

вернуться

32

Ныне некоторые из этих уничтоженных «по религиозной статье» священников, монахов, мирян, зарытых в общих рвах без каких-либо надгробных знаков, причислены к лику святых, новомучеников и исповедников Российских. Во время сочинения «Реквиема» никто их святыми еще не называл и вообще остерегались упоминать — даже на церковных богослужениях. Как все жертвы режима, новые мученики должны были полностью исчезнуть из общей памяти. В последние десятилетия имена их восстанавливаются, места погребения разыскиваются.

вернуться

33

История расстрела царевича Алексея и всей Царской семьи (воспетого, увы, В. Маяковским и Велимиром Хлебниковым!) была во время сочинения «Элегии» абсолютно запретной темой. Читатели самиздата знали об этом низком убийстве, но подробности стали известны только значительно позже.

вернуться

34

Нужно — кому? Исторической необходимости. Идея «исторической необходимости» в коммунистической идеологии заняла место некоего верховного божества, которому приносились человеческие жертвоприношения. Эту идею «оправданного преступления» анализировал А. Камю, чья «Нобелевская речь» и «Бунтующий человек» ходили в 70-е годы в самиздате. Гегелевский фатализм истории был взят на вооружение практиками диктатуры пролетариата. За «необходимость» никто не несет моральной ответственности: она отменяет всякое право, этику, логику. Решает же, в чем состоит в данный момент «историческая необходимость». Партия и ее Вождь: только они посвящены в эту тайну и более того, они ее прямые агенты. Их действия, таким образом, никому и ничему не подсудны.

В последнее время идею «исторической необходимости» сменяет другое оправдание преступлений: «эффективность». «Эффективность» также стоит выше обычного права и морали. Таким образом и Сталин оказывается в новых российских учебниках истории «эффективным менеджером». О том, что «историческая необходимость» и «эффективность» в качестве всеобщего оправдания преступлений одно и то же, А. Камю уже знал. Стоит отметить, что «эффективность» еще более безоглядна; в «исторической необходимости» присутствовал элемент трагизма: неизбежная, но все же печальная вещь. «Эффективность» уже полностью оптимистична.

вернуться

35

«Темнотой» в советском мифе была вся жизнь человечества до пролетарской революции, а также человеческая «несознательность», т. е. отсутствие классового мышления. Особенно «темными» были крестьяне. Всю эту «тьму» и требовалось преодолеть ради светлого будущего.

вернуться

36

Начинается краткий очерк эпохи, которая в целом характеризуется здесь как «общее болото», а в другом месте — как «ужаленная пьеса».

вернуться

37

О совести жителя этой эпохи см. «Путешествие в Брянск».

вернуться

38

То есть, 7 лет лишения свободы и 5 ссылки (ст. 70 УК, «антисоветская агитация») или 3 года лишения свободы (ст. 190–1, «распространение заведомо ложных сведений, порочащих советский государственный и общественный строй»). Могли они получить также принудительное лечение в психбольнице, высылку за рубеж, осуждение по другим уголовным статьям (тунеядство, нарушение прописки, хранение наркотиков, валютные операции и т. п.). Мысль о том, что кто-то сидит, в то время как ты — с теми же взглядами на происходящее — на свободе, составляла одно из мучений совести жителя эпохи. Таких было, впрочем, немного.

вернуться

39

В брежневское время необыкновенно расцвел фольклорный жанр анекдота, особенно политического анекдота.

вернуться

40

Пьянство брежневской эпохи легендарно. Пили все: в городе, в деревнях, на службе и в подъездах. Пила номенклатура, богема, интеллигенция (кто-то назвал это пьянство интеллигенции «последним хождением в народ»). Пили что попало, в невероятных смесях и без закуски. Дешевое спиртное — «портвейны», крепленое вино — были явно опасны для здоровья и потому допиться было легко: это быстро приводило к физической и умственной деградации. Уход в запой был по существу формой протеста и своего рода побегом на свободу, а также косвенной формой самоубийства. Из этих всенародных застолий (часто и без чего-нибудь похожего на стол), как Анадиомена из пены морской, вышло самое блестящее сочинение брежневской эпохи — поэма Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки».

вернуться

41

Повторяются мотивы «трудового воспитания» и «активной борьбы за мир» из преамбулы (часть 1).

вернуться

42

Ответ на знаменитое блоковское

Покоя нет. Покой нам только снится. («На поле Куликовом»).
вернуться

43

Продолжение географической темы (см. прим. 14 /В файле — примечание № 26 — прим. верст./). Советский человек с детства знал, что живет в центре земли — и, тем самым, в центре всеобщей истории, в ее будущем:

Начинается земля, Как известно, от Кремля.

То, что «у нас» уже есть, «у них» только начнется. Этот образ мировой центральности Кремля мы встретим не только в детских стишках, но и в поздней лирике Мандельштама («На Красной площади всего круглей земля»). С чувством центральности нашего существования и громадности нашей страны соседствовало чувство опасной неполноты настоящего положения вещей: «Всего одна шестая часть планеты населена советскими людьми» (Из доклада И. В. Сталина). Следует позаботиться об остальных пяти шестых. Там живут наши заклятые враги и, с другой стороны, несчастные угнетенные народы, которые ждут братской помощи от страны победившего социализма. Серп и молот в государственном гербе были нарисованы не на фоне карты СССР, а на фоне земного шара.

вернуться

44

Вновь космическая картина страны по образцу Пушкина:

От потрясенного Кремля До стен недвижного Китая.
вернуться

45

Речь идет о войне в Афганистане, начатой при Брежневе (1979) и законченной при Горбачеве (1989). Начало афганской войны было решительным концом маленькой брежневской «оттепели», которая называлась «разрядкой». Афганская война была абсолютно запрещенной для обсуждения и даже для упоминания темой. Убитые на войне солдаты должны были быть захоронены на московских кладбищах так, чтобы нельзя было понять причину их смерти.

вернуться

46

«Мышеловка» — название пьесы в пьесе в последнем акте Шекспировского «Гамлета». Гамлет устраивает это представление, чтобы поймать Короля: он вынужден будет признать собственное преступление. Но, кроме того, вся пьеса полна «мышеловками», которые другие герои устраивают для Гамлета: встреча с Офелией, встреча с матерью, когда Полоний прячется за ковром и т. д. … Для самого же Гамлета «мышами» в подготовленных им мышеловках становятся Полоний, Офелия, Гертруда, Розенкранц и Гильденстерн и т. п. …

вернуться

47

Вся 6 часть «Элегии» построена на отсылках к «Гамлету». Автор называет эту трагедию «ужаленной пьесой». Мотив укуса змеи и яда, медленно действующего в теле, появляется в «Гамлете, Принце Датском» с самого начала. Призрак открывает Гамлету тайну своей смерти: гибель от укуса змеи, и змея эта — Клавдий (A serpent stung me… The serpent that did sting thy father´s life Now wears his crown. (Змея ужалила меня… Змея, которая ужалила жизнь твоего отца Теперь носит его корону, «Hamlet», I, V, 17–70). Рассказ отца, в свою очередь, жалит Гамлета: все оставшееся время действия он мечется, как будто отравленный смертельным знанием. Все действие трагедии, таким образом, пропитано ядом, который в финале празднует свой триумф: Лаэрт вонзает в Гамлета отравленную шпагу, Гамлет поражает ею же Лаэрта, а затем и самого Клавдия, изготовителя яда, а Гертруда выпивает отравленный кубок.

Весь Эльсинор, место действия «Гамлета», и вся Дания, как ее Принц, кажутся отравленными и обреченными.

вернуться

48

Название воспоминаний М. Цветаевой об Андрее Белом. Образ «пленного духа» взят ею из гетевского «Фауста»: один из духов попадается в ловушку Фауста. В герое Шекспира (и еще отчетливее в «вещем Гамлете» саги Саксона Грамматика, положенной в основу пьесы) есть нечто «не совсем человеческое»: он составлен из другой материи, чем все другие персонажи пьесы.

Вероятно, главная связь между «пленным духом», каким предстает у Цветаевой Белый, и Гамлетом в любой ее интерпретации — это их врожденная и не ими начатая «ссора с миром».

вернуться

49

Гамлет присутствует в других сочинениях ОС (см. «Путешествие в Брянск»): это то, чем автору быть не хочется, чем автор не собирался быть, как герой Т. С. Элиота:

No, I am not Prince Hamlet, nor was meant to be.

Но и самому Гамлету не хочется быть Гамлетом. Однако выбора для него не остается: Призрак!

С судьбой Гамлета в русской поэзии сравнивали собственную Блок («Я Гамлет. Холодеет кровь») и Пастернак («Гамлет» из «Стихов к роману»):

Я один. Все тонет в фарисействе.
вернуться

50

Еще эпизод из «Гамлета»: Полоний, спрятавшийся за ковром, чтобы подслушать разговор Гамлета с матерью, которого Гамлет якобы принимает за крысу и убивает ударом шпаги.