Когда бомж рванул за похлёбкой и потянулся с явной целью опрокинуть миску. Стало понятно, что в первый раз была не случайность, а явная провокация на драку. Я схватил его за локоть и больно сжал, после чего ткнул пальцем в болевую точку на спине, отчего он вытянулся в струну и боялся двинуться. Наклонившись над ухом, прошептал:
— Только попробуй сделать это, до утра не доживёшь. Ты меня понял?
Сглотнув вязкую слюну, Саша кивнул.
— Вот и славно.
Дальше всё было спокойно. Но бомж кидал на меня злые взгляды. Я понял, что ничего хорошего ожидать не стоит. Странностей добавил тот факт, что сегодня меня не вызывали к оперуполномоченному. И действительно, ожидания оправдались. Ночью я лишь делал вид, что сплю. В камере начались шевеления. Мелькнул блеск, а я резко перевернулся на бок и перехватил руку.
В руке, принадлежащей Саше, была зажата острая спица. Я вывернул кисть, обладатель оной застонал сквозь зубы. Затем я плавным движением бесшумно соскочил на пол и завёл руку бомжа за спину, левой рукой сложил пальцы щепотью и нанёс удар в смертельную точку, ещё двумя похожими ударами по особым точкам парализовал работу лёгких. После этого не должно остаться синяков, а причиной смерти судмедэксперт обнаружит остановку сердца и лёгких. Но пока бомж дёргался из последних сил, ещё был шанс его откачать. Я продолжил его удерживать в захвате, зажав рот. Он едва слышно стонал, но воздуха, чтобы закричать не хватало.
В итоге я уложил мужчину на его нары в естественную позу и забрал спицу. Второй заключённый делал вид, что спит. Он лежал с закрытыми глазами. Хотя я ещё в первый день из болтовни подсадного выяснил, что второй сокамерник глухой, поэтому он сидел молча и ни с кем не общался. Вполне возможно, что он ничего не слышал. Я споро спрятал спицу в щель между досками нар под матрацем мертвеца, после чего отправился спать. Этой ночью можно было спокойно выспаться.
Было непонятно, нападение сокамерника — это его личная инициатива, вроде мести за угрозу или же это приказ от ментов? Если второе, то пора отсюда делать ноги. Видимо, что-то у них пошло не так. А что могло произойти? Допустим, КГБ до сих пор считают меня шпионом или их сотрудник решил проверить мою судьбу. Позвонил в этот отдел, а ему говорят, мол, товарищ, мы колем вашего мутного парня, маринуем в КПЗ, подослали стукача. Их за инициативу пожурили, а милиционеры решили поступить просто — избавиться от источника проблем, вроде как драка в камере со смертельным исходом, извините. Но столь пристальное внимание КГБ — это как бы не хуже, чем отправка вторым сортом в Африку.
Подумав, я оторвал одну из пуговиц от рубашки и сломал её пополам. Внутри оказалась электроника и маленькая батарея. Теперь не оставалось сомнений, что костюмчик достался не просто так, он напичкан следящей аппаратурой.
Решено — пора бежать. В родном мире за пару недель должно было всё успокоиться, меня вряд ли ищут так же активно. Хотя та блондинка, похоже, обладала какой-то экстрасенсорной способностью, с помощью которой умудрилась меня найти. Как бы сразу после возвращения не повстречаться с очередной командой суперменов. С другой стороны, вряд ли они прибудут сразу, так что у меня будет время на разведку новых миров.
Утро началось весело. Досмотровая команда обнаружила у нас в камере жмура. Меня и сокамерника жёстко шмонали и допрашивали. Я пожимал плечами и отговаривался, что спал. Немой делал круглые глаза и показывал на уши. Поскольку ран на покойнике не обнаружили, нас оставили в покое.
Немой поглядывал на меня с опаской, он же видел вчерашнюю сцену. Уверен, он замечательно умеет читать по губам. Я сказал, что тип не доживёт до утра, в итоге так и произошло. Вот оно утро, вот он жмур. Муки совести? Не слышал о таких. Когда некто пытается меня убить, он автоматически попадает из категории людей в категорию врагов. А врагов не щадят, только если нет приказа брать живыми или не нужен язык для допроса.
О том, чтобы использовать спицу для побега, я даже не думал, поскольку при выходе из камеры заключённых обыскивают, а бежать сразу после этого будет бесполезно, поскольку дальше начинаются решётки, которые открывает дежурный, сидящий за ними. Если я нападу на конвоиров, всё равно дальше этой решётки не уйду, а попытка побега всего одна, дальше я буду уже не ссыльным человеком второго сорта, а уголовником, у которого наказание и содержание намного строже.
Почти сразу после завтрака меня повели к оперуполномоченому. Он морщил нос от амбре, что исходило от моей одежды, пропитавшейся запахами от бродяг.
— Ну что, товарищ, вы хорошо подумали?
— Лучше всех.
— К вам вернулась память? — с сарказмом спросил старлей.
— Вы, верно, издеваетесь? — покачал я головой, играя до последнего. — Думаете, вместо того, чтобы помочь сделать документы, просто посадите невиновного и больного человека за решётку, а он из-за этого выздоровеет?
— Поразительное упорство, — покачал головой старлей. — Что же, вы сами выбрали это. Сегодня после обеда вы отправитесь в зарубежные колонии поднимать народное хозяйство. Там для таких как вы справки не нужны.
— Замечательно. Хотя бы ваши поганые рожи больше не увижу.
Рука лейтенанта потянулась под стол и вскоре в помещение зашла знакомая парочка конвоиров. Я вёл себя расслабленно и спокойно.
— Лицом к стене, руки за спину! — грубо воскликнул один из них.
Вместо этого я мобилизовал все силы. Резкий удар в гортань прервал речь милиционера, вместо этого раздались хрипы. Он потянулся к горлу.
Миндальничать не было времени, силы были неравны. Очень тяжело сражаться в рукопашную так, чтобы не покалечить и при этом вырубить человека, поэтому я бил наверняка. Правительство РФ потратило большие деньги на нашу подготовку, нас учили максимально эффективно выводить из строя противников, чтобы с одного удара если не убить, то покалечить.
Вообще солдаты очень редко вступают в рукопашную схватку с противником. Для этого надо потерять автомат, пролюбить пистолет, сломать нож, где-то посеять сапёрную лопату и ремень, не найти под ногами палки или камня и встретить ещё одного такого же дурака. И лишь тогда дойдёт до рукопашной.
Время словно замедлилось, второй дежурный двигался словно в киселе, лейтенант очень медленно потянулся под стол к кнопке. Я нанёс сокрушительный удар левым кулаком в печень второго дежурного, правой рукой сорвал с его чёрного галстука металлический значок в виде пятиконечной красной звезды и словно сюрикэн запустил его в старлея.
Время для меня было ускоренным, как это бывает в состоянии сатори* или кэнсё. Звёздочка-значок не самый лучший метательный снаряд, но любая вещь, запущенная с огромной скоростью, становится смертельно опасным оружием. Звезда вошла точно в левый глаз старшего лейтенанта. Из-за малого размера, острых граней и высокой скорости она проникла в мозг противника, голову милиционера откинуло назад, но устойчивое и массивное кресло не позволило ему опрокинуться назад.
Всё произошло так быстро, что никто из дежурных не успел отреагировать, они ещё не отошли от нападения, а я продолжал действовать… жёстко, даже жестоко, без капли сомнений в неправильности поступков, в общем, как учили на службе у государства. Выверенные удары по особым точкам парализовали обоих милиционеров. Когда можно не убивать, я стараюсь поступать именно так. Со старлеем не было вариантов, он бы вызвал подмогу, а вырубить его не представлялось возможным. Толстые стены и двери, предназначенные для того, чтобы отсекать вопли задержанных, сыграли с милиционерами дурную шутку — нашу возню никто не услышал.
Как итог неожиданного нападения — один труп и два бессознательных тела, одному из которых предстоит долгое лечение. У нас он бы рисковал остаться вечно хрипящим инвалидом, а в этом мире медицина настолько хорошо развита, что уже через неделю он сможет болтать без умолку.
Дальше я запер дверь на ключ и стал действовать в темпе вальса. Первым делом заковал руки милиционеров в наручники, а их галстуки использовал в качестве кляпов. Забрал у них пистолеты и запасные магазины с патронами. Затем приступил к самому неприятному — раздеванию покойника, поскольку его форма мне лучше всего подходила по размеру. Действовать пришлось очень быстро и аккуратно. Рана, нанесённая лейтенанту, не способствовала вытеканию крови, так что его одежда не пострадала. Вскоре я переоделся в форму лейтенанта советской милиции. От пары пистолетов дежурных забрал только магазины с патронами.