– Я сам не знаю, прости. Когда вернулась мама – ты стала будто одержима ею. Я понимаю, что это смешно, обижаться на младенца, маленькую девочку. Но ты словно забыла про меня, искала и ждала только мать. Не давала ей оставить тебя ни на минуту, а если оставалась без нее, то плакала до истерик. А я вечно на своей стройке и ты стала отвыкать от меня. Я злился, бесился, не знал, как вернуть то, что было между нами. И стал срываться. Однажды, когда ты осталась со мной и снова бесконечно рыдала и звала маму, я пытался тебя успокоить и ты оттолкнула меня. Тогда я будто с ума сошел и ударил тебя…
– Боже,… папа…
– Тихо… я договорю. Я не смог себя простить. И чтобы никогда не повторить этого, стал закрываться от тебя, старался не оставаться дома с тобой, а потом инсульт. Я так и не смог смириться с тем, что в 45 лет остался инвалидом до конца жизни и тогда я убедил себя в том, что это мое наказание за тебя… Вот в общем, как-то так.
– Я ничего этого не помню.
– Наверное помнишь, но так глубоко, что кажется, будто этих воспоминаний нет. Но я должен был это сказать. И я должен попросить у тебя прощения… Прости меня, пожалуйста. Если можешь.
Я поднялась, подошла к нему и обняла сзади, уткнувшись носом в его седую макушку.
– Конечно, я прощаю тебя. Но это слишком много для одного утра, пап… я не буду больше тебя расспрашивать. Мне кажется, мое сердце столько не выдержит.
Он вдруг дернулся так, что заехал мне затылком по носу. На мгновение у меня потемнело в глазах, а отец уже рванул к берегу.
– Нормальный ты, вообще? Что там опять клюет? – я терла ушибленный нос, злясь и одновременно радуясь, возможности прервать этот душераздирающий разговор.
– Ну подумай а! Еще одна красотка! Садок, дочь!
Мы снова подсекали, доставали, отпускали форель в ведро с водой и кажется оба были рады избежать неловкого момента. И почти целый час мы просто сидели, пили горячий крепкий кофе из термоса, курили, болтали, молчали, любовались парком и водой, кормили уток… Я не смотрела на часы, боясь увидеть, что нам уже пора… мне очень хотелось чтобы это утро длилось бесконечно, чтобы уместить в нем все те часы и годы, которые я прожила без отца в своем сердце. Я смотрела на его лицо, которое несмотря на годы оставалось красивым и благородным, смотрела на его руки и длинные пальцы, сравнивала со своими, прекрасная зная, что конечно же они достались мне именно от него. И только когда солнце стало уже серьезно припекать и нужно было собираться, я спросила наконец:
– Пап, ну почему только сейчас? Мне так жаль, что мы упустили столько лет… Мне так не хватало тебя, я сейчас понимаю, откуда была эта пустота за моей спиной. Понимаю, что много еще впереди и надеюсь мы наверстаем, но все-таки… почему?
Он долго молчал. Я испугалась, что шагнула за черту, где снова потеряю его. Он погладил меня по руке
– Не бойся, я думаю о тебе всегда. И думал. И буду. Мне кажется, что ты понимаешь, почему именно сейчас. Ну или очень скоро поймешь. Это не важно, на самом деле. Я хочу, чтобы ты больше никогда не делала себе больно из-за того, что думаешь, что я тебя не люблю. Я люблю тебя, ровно с той минуты, как взял тебя на руки. Ну-ну, что за слезы – 40 лет прошло, а ты ревешь, как маленькая.
– Да ну тебя… Что ж такое – у тебя опять клюет! – я рассмеялась, утирая слезы и привычно подхватила садок.
Трем рыбинам в ведре было уже тесно. И мы засобирались, мне сегодня еще предстояли скучные, но многочисленные дела.
– Юль, можно я тут останусь еще ненадолго? А потом тебя догоню. – похоже мой несентиментальный папа все-таки хотел попереживать в одиночку.
– Давай, пап. Люблю тебя!
Я обняла его на прощание, зажмурилась, прижалась покрепче и утонула в невозможном чувстве простой детской радости…
В кармане противно зазвенел телефон 9:00 – автоматический будильник. Я открыла глаза и увидела белый потолок своей спальни.
***
Борис легко поднял ведро с рыбой и медленно пошел вдоль пруда, по осеннему парку. Выйдя на дорожку, он огляделся, заметил темную фигуру, сидящую на лавочке, и двинулся к ней.
Смуглая старуха с суровым лицом, сидя на лавке, чертила палкой на дорожке загадочные знаки, перечеркивала и чертила снова.
– Прасковья Андреевна, спасибо вам огромное! – Борис присел рядом
– Ты мне никогда не нравился, если что. – не глядя на него, сказала старуха. – И я тебя пропустила, только ради нее. Ты ей сейчас был нужнее. Да и сам уже достал тут маяться. А я не тороплюсь.
– Ну я пойду?
– Ну иди… Иди. Рыбу выпустить не забудь.