Гилас. Признаюсь, я не связывал с ними никакого ясного понятия. Но что скажешь ты на следующее: разве ты не считаешь, что существование чувственных вещей состоит в их бытии в уме? Но не находятся ли все вещи вечно в уме Бога? Следовательно, они существовали вечно, как ты думаешь? А как может быть сотворено во времени то, что вечно? Может ли быть что-нибудь яснее этого или последовательнее?
Филонус. А разве ты не держишься того мнения, что Бог знал все вещи извечно?
Гилас. Держусь.
Филонус. Следовательно, они всегда имели бытие в Божественном уме.
Гилас. Это я признаю.
Филонус. Поэтому, согласно твоему собственному признанию, ничто не ново или не начинает быть новым по отношению к разуму Бога. Таким образом, в этом пункте мы сходимся.
Гилас. Что же мы должны понимать под творением?
Филонус. Разве мы не можем понимать его как то, что относится всецело к конечным духам; так что вещи для нас, можно сказать, в собственном смысле начинают свое существование или создаются, когда Бог повелевает, чтобы они стали доступны восприятию разумных тварей, в том порядке и тем способом, какие Он тогда устанавливает и которые мы называем законами природы? Ты можешь это называть относительным или гипотетическим существованием, если тебе угодно. Но пока это дает нам самый естественный, ясный и буквальный смысл Моисеевой истории творения; пока это отвечает всем религиозным целям этого великого догмата; словом, до тех пор пока ты не можешь указать никакого другого смысла или толкования вместо этого, на каком основании мы могли бы отвергнуть его? Чтобы сообразоваться со смешной скептической склонностью из всего делать бессмыслицу и непонятное? Я уверен, ты не сможешь сказать, что это во славу Божью. Ибо если допустить возможность и постижимость того, что телесный мир имеет абсолютное существование вне Божественного ума точно так же, как вне умов всех сотворенных духов, то как могли бы быть объяснены безмерность или всеведение Божества или необходимая и непосредственная зависимость от Него всех вещей? Не выглядит ли это скорее как уничтожение названных атрибутов?
Гилас. Хорошо, но что ты скажешь, Филонус, относительно веления Божия, чтобы вещи сделались доступны восприятию; не ясно ли, что Бог или выразил это веление извечно, или в некоторое определенное время начал хотеть того, чего раньше в действительности не хотел, а только предполагал хотеть? В первом случае не могло бы быть никакого творения или начала существования в конечных вещах. Во втором случае мы должны признать, что с Божеством произошло нечто новое, а всякая перемена доказывает несовершенство.
Филонус. Сообрази, пожалуйста, что ты делаешь. Не очевидно ли, что это возражение одинаково направлено против творения в любом смысле; больше того, против всякого другого акта Божества, раскрываемого в свете природы? Ни одного из них мы не можем постигнуть иначе как преображенным во времени и имеющим начало. Бог есть бытие трансцендентных и неограниченных совершенств: Его природа непостижима для конечных духов. Поэтому нельзя ожидать, чтобы кто-нибудь ― будь он материалист или имматериалист ― имел совершенно точные понятия о Божестве, его атрибутах и способах действия. Если же ты хочешь сделать мне какое-либо возражение, то оно должно проистекать не из неадекватности наших понятий о Божественной природе, что неизбежно во всякой системе, а из отрицания материи, о которой нет ни одного слова, прямо или косвенно, в твоих теперешних возражениях.