Шанталь Тома не слишком интересуется источниками памфлетов и тем, как они распространялись в народе. Этим вопросам посвящена, в частности, работа Роберта Дарнтона и Даниеля Роша, детально исследовавших подпольную прессу, механизмы создания и распространения запрещенной литературы. Они впервые рассмотрели некоторые ранее не известные тексты, придя в итоге к далеко не новому выводу: дореволюционная монархия была подорвана потоком клеветы и порнографии. Мало кто из биографов королевы обошелся без упоминания или цитирования направленных против нее сочинений. Тома, однако, полагает, что пишущие о Марии-Антуанетте воспринимают эти документы недостаточно критично, интерпретируя памфлеты так, «как если бы они имели прямое отношение к личности супруги Людовика XVI». Они судят о королеве сообразно с тем, насколько доверяют (или не доверяют) этим текстам: иногда объявляют их несомненной клеветой, утверждая, что на деле королева лишь допустила невинную ошибку; иногда соглашаются с тем, что в любом преувеличении есть доля правды; иногда признают, что «она сама навлекла на себя эти обвинения». В Людовике видят добродушного, но слабовольного мужа, которого Мария-Антуанетта, наделенная железным характером, совлекает с пути истинного, тем самым внушая народу ненависть к королю. Даже авторы, сочувствующие королеве и склонные к слезливо-душещипательному тону, не могут удержаться от заключения, что ей следовало бы помягче обходиться со своим супругом. История сводится исключительно к анализу личных качеств персонажей, из которых и вяжется цепочка причин и следствий; из общего контекста событий выдергивается только то, что имеет отношение к «характерам» супругов и их браку, причем авторы сурово - впрочем, скорее с прискорбием, чем с гневом, - осуждают Марию-Антуанетту за ее легкомыслие.
Пораженная «ужасающей монструозностью» и «вопиющим неправдоподобием» портрета Марии-Антуанетты, созданного подпольной прессой, Шанталь Тома подходит к исследованию как ученица Ролана Барта, видя в текстах «не доподлинное свидетельство, но автономную систему, обладающую своими правилами, своей риторикой и своей специальной функцией». Другими словами, миф следует рассматривать не как самодовлеющий объект или концепт, а как особую систему коммуникации. Функцией памфлетов была именно разработка мифологии, - «однако их утрированная символика побуждала читателей думать, что за ними стоят реальные события».
Тома полагает, что традиционный подход к текстам, когда все, что в них написано, принимается за чистую монету, следует объяснять женоненавистническим настроением современников Марии-Антуанетты, а затем и ученых. И памфлеты, и оценка их историками свидетельствуют о ненависти и страхе, которые рождает в мужчинах «темный материк женской природы». Стала общим местом констатация того факта, что Революция вызвала повышенный интерес к роли, которую играет в семье отец, и что за революционные годы эта роль подверглась существенному пересмотру: отца-тирана сменил отец-воспитатель. В этот же период, по общему мнению, привлекла внимание роль матери - ее стали превозносить, доходя порой до экзальтации: женщины провозглашаются истинными патриотками не потому, что совершают какие-либо поступки, а потому, что они чадородные жены и преданные матери. Тома отдает себе отчет в том, что имеет дело с весьма сложной и хорошо исследованной областью, и не упускает случая подчеркнуть, что революционные феминисты (обоих полов) вынуждены были бороться не только с глубоко укорененными иррациональными страхами перед женской природой, но и с сакральными текстами, освященными самой Революцией, - с ужасом, который вызывало участие женщин в общественной жизни у Руссо, с убеждением Дидро, что любое объединение женщин не может привести ни к чему хорошему. Женщины, окружающие Марию-Антуанетту, представлены в памфлетах как хихикающие пособницы королевы, помогающие ей плести коварные интриги. Они приводят к ней любовников, возбуждают ее физически, разжигая в ней похоть. Секс как средство продолжения рода уступает место сексу как форме либертинажа. Мария-Антуанетта губит династию - сначала своим бесплодием в браке, затем внебрачными детьми, которыми она награждает Людовика. Она неестественный, извращенный человек - по словам журналистки Луизы Робер, «становясь королевой, женщина меняет свой пол». Все сколько-нибудь заметные мужчины спят с ней: брат короля граф Артуа, кардинал Роган, Лафайет, Аксель фон Ферзен. Но времена меняются. Внезапно самым заметным мужчиной становится «человек с улицы». - «Если бы ты не был шведом, мне до тебя и дела не было бы, - говорит «королева», думая о Ферзене; но затем, отдавая дань демократизму, добавляет: «а на худой конец ты должен быть могучим мужичиной». В памфлетах с королевой может совокупляться и народ как таковой: народный фаллос есть не что иное, как скатанная в свиток Декларация прав человека. Но что родится от такого соития? Что может извергнуть утроба этой чужеземки, кроме омерзительных монстров?