Так чего же заслуживает эта злодейка? Авторы памфлетов выдвигают самые разные предложения. Можно, конечно, заточить ее в монастырь, но разве этого достаточно? Зрелище должно быть куда более эффектным. Нужно как следует унизить ее, люто наказать. Она ведь согрешила не против закона, но против самой природы, и потому заслуживает куда более горькой участи, чем обычный преступник. Гильотина? Нет, это было бы слишком мягкой карой. Ее надо отправить на работы в больницу Сальпетриер{4}, заставить мести улицы. Бросить ее тело на растерзание псам. Фантазия истязателей не ограничивается публичной сферой. Вот какие безумные мысли набрасывает в тетради Люсиль Демулен, озаглавив запись: «Что сделала бы на ее месте я». Три дня, пишет она, я прилюдно творила бы молитвы, предавалась плачу и покаянию, а потом сожгла бы себя заживо на костре. Такая смерть, по ее словам, «наполнила бы мир страхом и благоговением».
Реальность оказалась еще более отвратительной и, если смотреть непредвзято, вызывающей глубокое недоумение. Когда читаешь многочисленные отчеты о суде над королевой, легко упустить из виду, как сильно повлияла на роковой ход событий логика памфлетов, с течением времени все более зримо вторгавшаяся в судебный процесс. Суд над Марией-Антуанеттой существенно отличался от суда над королем: она предстала не перед Конвентом, а перед Революционным Трибуналом, по-видимому, на тех же правах, что и любой рядовой гражданин. Она постарела (без сомненья, парижане думали, что на лицо королевы наложили печать ее пороки), но, несмотря на это, внимание публики к ее «сексуализированному» телу было исключительно высоким. Трибунал сначала огласил описания предреволюционных оргий в Версале, а затем перешел к «тайным связям» королевы с контрреволюцией. Кроме того, она была обвинена журналистом Эбером в кровосмесительной связи с собственным малолетним сыном. Едва ли кто-нибудь поверил этому обвинению, впрочем, совершенно избыточному и ничего, по сути, не менявшему. Но во Франции - когда речь шла о королеве - действовали особые законы, по которым любая ложь могла быть сочтена правдой и никакое обвинение не казалось слишком чудовищным. Можно сказать, что сексуальное тело разрушило твердыню государства - тело политическое. Последнее превратилось в побеленную гробницу, готовую принять королевские останки. «Миф живет своей собственной жизнью, основанной на внутренней логике», - пишет Тома. - Он не зависит от реального человека, вокруг которого строится, - тот может умереть физической смертью, но миф по-прежнему будет витать над трупом».
Находясь в тюрьме, Мария-Антуанетта тщательно следила за тем, чтобы ее платья всегда выглядели аккуратно, штопала их и латала. Когда у нее отобрали ножницы, она стала перекусывать нитку зубами. После смерти королевы эти платья передали в один из приютов, умолчав об их происхождении. Женщины, донашивавшие наряды Марии-Антуанетты, судя по всему, так и не узнали имени той, кому они когда-то принадлежали.