Перевод Гавриила Маркова
London Review of Books, September 30, 1999
ИФ-библиография:
Chantal Thomas. The Wicked Queen: The Origin of the Myth of Marie-Antoinette. Zone Books, 1999.
Marie-France Boyer. The Private Life of Marie-Antoinette. Thames & Hudson, 1996.
Campanne La. French Revolution and The Tragedy of Marie-Antoinette. Foundation of Classical Reprints, 1990.
Kathryn Lasky. Marie-Antoinette: Princess of Versailles, Austria-France, 1769. Scholastic, Inc., 2000.
Робеспьер: 'Что это за человек – и что это за толпа женщин вокруг него!'
Превосходный перевод этой рецензии Хилари Мэнтел на книгу Robespierre. Edited by Colin Haydon and William Doyle. Cambridge, 1999. 292 pp., выполненный Г. Марковым и опубликованный в 2000 г. в журнале "Интеллектуальный форум", хорошо известен заинтересованным читателям, однако в этом переводе опущено примерно десять процентов текста. В данной публикации эти лакуны восполнены.
В начале прошлого года на улице Сент-Оноре, где в дни своей громкой славы жил Робеспьер, ничто не напоминало об этом обстоятельстве. Ресторан «Робеспьер» закрыл свои двери, а вскоре было удалено и его портретное изображение над входом. Спустя недолгое время исчезла и мемориальная доска. Кто-то в очередной раз изуродовал ее, раскрошив мрамор зубилом до такой степени, что уже нельзя было разобрать ни одной буквы. Новая табличка появилась лишь накануне национального праздника, Дня взятия Бастилии, когда Париж утопал в жарком, мглистом мареве. До этого только продавщицы в новой кондитерской могли подтвердить, что да, так и есть – здесь действительно жил Робеспьер.
Дом, о котором идет речь, уже давно перестроен, так что бывшая комната Робеспьера превратилась, по выражению его биографа Дж. М. Томпсона, в чисто метафизическое пространство. Через узкий короткий коридор между магазинами вы попадаете в замкнутый дворик, окруженный высокими стенами домов. Ничто не указывает на то, что когда-то здесь разыгралась трагедия, но если бы мы умели безошибочно распознавать подобные места, то непременно перешли бы на другую сторону и на какое-то время остановились. В 1791 году тут были ворота, они вели во двор, где под навесами хранились доски, – Морис Дюпле, владелец дома, был одним из лучших парижских столяров. В этом внутреннем дворике Поль Баррас видел двух генералов-республиканцев, перебиравших зелень для обеда под присмотром госпожи Дюпле. Робеспьер жил на втором этаже, в скромно обставленной комнате с низким потолком.
Как пишет историк Франсуа Фюре, «в его образе Французская революция отражается в наиболее трагическом и первозданном виде». В сущности, то, где жил Робеспьер, как выглядел, через какие ворота – эти или другие – прошел незадолго до своей ужасной смерти, не имеет большого значения; не столь важно и то, каким был его характер, могучая воля, заставлявшая слабую плоть выдерживать бесконечные ночные заседания. Но этот абстрактный Робеспьер – не тот, кто вас интересует, когда вы стоите в этом проходе, отделяющем двор от улицы. Ведь у вас на стене висит его портрет, и если бы вас убедили слова Фюре, вы не чувствовали бы себя столь опустошенным, почти что в панике. Проход короток и темен. Ваше горло слегка сжимается, и вы вспоминаете, что говорил Мишле: 'Робеспьер удушает и задыхается.' Слева от вас – закрытые двери. Вы смотрите на второй этаж. Окна грязны. Вы говорите себе: «это – только метафизическое пространство». Метафизические дикие кони не внесут вас в комнату Робеспьера или в иное место, которое, она, быть может, занимала. Вы прислоняетесь к стене, ожидая – вдруг что-то произойдет…
Когда ресторан все еще работал, его руководство имело обыкновение раздавать посетителям карты с его Кратким жизнеописанием. Кому-то показалось, что его в тоне недостаточно теплоты, и он приписал на полях, что: «в этих стенах все еще слышен отзвук горячих и безупречных речей Максимилиана Робеспьера». Фраза восхищает вас, но вы бы почувствовали себя выставленным напоказ, если б сами написали это. Объективность – своего рода бог, а ваш мозг, какой он есть, проявляет интерес ко всяким субъективным пустякам. Он был человек впечатляющей рассеянности. Он любил цветы. Порою – смеялся до слез. Он подхватил Мадам Тюссо, когда она поскользнулась на лестнице во время осмотра Бастилии. Но едва вы начнете различать не «предмет изучения», а человека – тут же появляются чувства. Вы возводите крепостные валы и роете траншеи, чтобы защититься от них; но однажды, возможно, заметите, что дом, который вы защищаете, пуст и необитаем уже многие годы. А вы стоите здесь в полумраке с одиноким патриотом. «Миллионы французов воспитаны в преклонении перед Робеспьером», – пишет Франсуа Крузе в опубликованном здесь эссе. Как же получается, что никто из них не приходит? Временами вы думаете, что в проходе нет цветов. Но вы никогда их не приносите, – или позволяете нам говорить, что никогда этого не делали.