Дома, когда я перебирал в памяти подробности вечера, испытывал двоякое чувство. Два мира существовало вокруг Лены. Один — таинственный, который связан с письменным столом, креслом, огромным шкафом с книгами, настольной лампой, излучающей мягкий зеленый свет, и тенью, ее тенью на шторах. Другой — неприятный: это Семка, странный папа, который так и не появился больше, разговоры о нарядах. Или, может быть, это один мир? А первый я просто выдумал?..
И другое, о чем я не задумывался раньше и что не выходило из головы теперь: мне стали нужны деньги. Да, деньги для того, чтобы приглашать Лену в кино, в парк, в театр.
Я не мог забыть случай с качелями и те пятнадцать рублей. Как-то я заикнулся насчет нового костюма. Мать нахмурилась и тихо сказала:
— Где его взять? Одна ведь работаю. Вон и Женька совсем оборванцем ходит.
Она помолчала, потом улыбнулась и потрепала меня за чуб.
— Ничего, как-нибудь наскребем тебе на костюм. Подожди малость.
Валяй работать!
Время позднее — двенадцатый час ночи. Мать погасила в комнате свет и вышла на кухню. Спать не хочется, лежу с открытыми глазами и думаю. Завтра иду на завод, первый день работать буду. Работать!
А получилось неожиданно. Самому не верится.
Встретил Гришку Сушкова, бывшего одноклассника. Гришка баламутный парень. Нос у него длинный, веснушками заляпан. Гришка после семилетки на завод поступил.
— Аа-а. Серега! Здорово! Куда направился?
— Да так, хожу…
— Все учишься?
— Учусь.
— А я работаю, брат. Завод, знаешь, это тебе не школа. — Гришка состроил важную физиономию. — Учись не учись, а дураком помрешь. Слушай, брось ты свою школу и валяй работать! Денег вот сколько получать будешь!
Гришка полез в карман и извлек оттуда небрежно скомканную пачку денег.
— Хочешь поговорю со своим мастером? У нас людей не хватает.
Еще в седьмом классе нас агитировали идти в ремесленное училище. На экскурсию водили по мастерским. Станки разные видели, на которых работали такие же, как и мы, пацаны и девчонки. Интересно! Потом кино показывали «Здравствуй, Москва!». Про ремесленников.
Колька Галочкин тогда загорелся:
— Покандехали в ремеслуху, а?! Тут тебе и форма мировая, и ремень с бляхой, и обеды в столовке. Нет, в самом деле, я заявление подам.
Написал Колька заявление, а мать узнала и всыпала.
— Я те дам ремеслуху! Чтобы и мыслей таких в своей башке не держал. Его, дурня, человеком хотят сделать, а он — «ремеслуха»! Учись знай, пока мать с отцом кормят да одевают.
Восемь или девять ребят все же ушли после семилетки в ремесленное. Я не собирался. Теперь вот мысли о работе закружились, завертелись. И Гришка подлил в огонь бензину. На завод хотелось идти и боязно было — жалко школу бросать. Как еще мама на все это посмотрит? Неделю собирался сказать ей и никак не мог решиться.
Как-то вечером, когда Женька пропадал на улице, я отважился начать разговор. Мама сидела возле батареи и штопала носки. На занятия в школу я уж ходить перестал.
— Мам, знаешь что, — сказал я неуверенно. — Работать пойду…
Мать вопросительно посмотрела на меня.
— На завод хочу.
— На какой завод?
— На наш, на отцов…
— От школы посылают, что ли?
— Нет. Совсем на завод, работать…
— Как работать?.. Чего еще выдумал? — Мать махнула на меня рукой. — Никуда не пойдешь, учиться будешь.
И она снова принялась штопать носки.
— А помнишь, папка говорил, что возьмет меня на завод жизни понюхать?
— Не морочь голову.
— Я и не морочу! — решительно возразил я. — Окончательно решил. Уже и место подыскал.
Мама положила носки на подоконник.
— Нет, вы поглядите на него — он решил! Работать ему захотелось!
— Ведь ты ж сама говорила, что трудно одной зарабатывать. Вот я и буду помогать.
— Я говорила… Мало ли что я говорила… И чего тебе не учиться?.. Я работаю день и ночь, чтобы выучить вас, чтоб из вас получились люди, а вы…
Она заплакала и сказала, что вот был бы жив отец, так он не позволил бы мне и думать о таком, и вообще валять дурака.
Было больно смотреть, как она плачет, но отступать я не собирался. С неделю я ходил, боясь посмотреть ей в глаза.
В конце концов мама смирилась:
— Делай, что хочешь. Так, наверное, и останешься неучем.
В детстве отец часто рассказывал о заводе, а я слушал как зачарованный. Завод представлялся сказочно-огромным, непонятным, но именно потому привлекательным.