Мы остановились, прислушались.
Потом Богодухов словно очнулся, протянул мне руку:
— Ну, пока! Бывайте, — сказал и ушел в общежитие.
18
Васька Мохов постепенно выздоравливал. Целыми днями слонялся по коридорам больницы. Рана под толстой марлевой повязкой зарубцевалась. Только иногда словно туман наплывал, голова начинала кружиться и тогда Васька ложился в постель.
За окном белым-бело. Снегу навалило много. Зима! Иногда на карниз прилетали и садились голуби, заводили свою воркотню, скоблились клювами и царапали коготками жестяной наличник.
Напротив ездил башенный кран, таскал кирпич, цемент. Это строили новый больничный корпус.
Внизу затарахтел бульдозер, подъехал к самому забору, остановился. На гусеницу вылез парень в стеганой спецовке, замахал рукой. Может, ему, Ваське? И верно, ему! Это Шлентов прикатил. Васька встал коленями на подоконник, высунул в форточку голову:
— Куда поехал?
Шлентов что-то прокричал в ответ, но ничего нельзя было разобрать, — трактор тарахтел. Васька показал на трактор, на уши, — ничего не слыхать. Шлентов приглушил мотор.
— Куда поехал, спрашиваю? — крикнул Васька, и в голове загудело от натуги.
— Туда, — Шлентов махнул рукавицей в сторону пустыря. — Ров велено заваливать. Там не нынче завтра новые дома строить начнут. Ну, а ты как?..
— Ничего, помаленьку.
— Скоро ли выпишут?
— Не знаю.
— Я к те приду вечером. С бригадиром. Гостинцев принесем.
— Ладно, — крикнул Васька.
Няня, молоденькая девушка, потянула его сзади за пижаму:
— А ну слазь! Голову застудишь. Тебе что, мало еще? Менингит хочешь схватить?
— Чего схватить? — переспросил Васька.
— Менингит, вот чего. Болезнь такая, на мозги действует. Останешься на всю жизнь дурачком.
— Не останусь! — Васька послушно отошел от окна.
Чудная эта нянечка, Верочкой зовут.
Если кто из больных спросит:
— Как звать-то тебя, нянечка-санитарочка?
— Верочкой, — отвечает.
К Ваське следователь приезжал. В кабинете врача допрашивал. Так Верочка потом пристала: «Расскажи, о чем он тебя выспрашивал?» А потом давай ругать:
— Зачем с бандитами связался? А если б он тебя насмерть загубил, что тогда?
— Похоронили бы, и все, — ответил Васька.
— Еще улыбается! Что тут смешного? Очень даже печально!
Верочка натаскала Ваське много иллюстрированных журналов и велела читать. Но Ваське больше нравилось картинки рассматривать.
Когда у Верочки кончалась смена, она перед уходом обязательно заходила в палату к своим больным и прощалась, желая быстрей поправляться — и еще много чего. Говорливая девчонка.
Утром все больные ее встречали радостными улыбками:
— О, Верочка с проверочкой пришла? Заходи, расскажи чего-нибудь веселенькое. Чего там, на воле-то?
— Хорошо! А вам как спалось?
— Плохо! — Васькин сосед по койке, пожилой дядька-механик из цеха, хитро улыбнулся. — Васька нам спать не давал.
— Почему? — спросила Верочка строго.
— Бегал тут все к одной молоденькой со второго этажа…
Розыгрыш поддержали остальные.
— Врут они все…
…Поздний вечер. Тихо. Большой свет погашен, в коридорах лишь горят голубые ночные лампочки. Васька тихо лежит, думает. Вспоминает прошлое, сестру Варю — свою «лельку»…
…Лето. Звонкое голубое лето. Буйствуют леса. Буйствует трава. Позарастали стежки-тропинки густым папоротником, скрыли россыпи костянки. Под прелой прошлогодней листвой, вздувающейся бугорками, прячутся грузди, маслята да обабки. Благодать! Одно плохо — комарье одолевает. Нет от него спасенья в лесу. Только на полянке, где гуляет сквозной шалый ветер, раскачивая в высокой траве голубые колокольчики, только здесь они оставляют в покое…
Варя увезла Ваську ранним утром — на целый день. Они бродили по березнякам, по соснякам, забирались в самые густые заросли, отыскивали колючие малинники. Ели прохладную и кислую костянку… Слушали, как шумит лес. А шумит он так: сначала где-то в стороне, потом приближается все ближе, ближе, заколышет над головой верхушки сосен с сыпучим шорохом и уйдет дальше, затихая; послышится сухой скрип — это скрипят стволы.
В хвое лучистой звездой посверкивает солнце, играет, перекатывается.