Как ни наивен был Киселевский, он понял, что эта женщина никогда не выйдет за него замуж. Он решил покончить с собой. Но сентиментальному юноше хотелось уйти из жизни «красиво», «как в романах», подчеркнув романтическую подкладку своего самоубийства. И он решил сделать это в новогоднюю ночь. Встретить Новый год вместе с нею, проститься и покончить с собой. Ему казалось, что все это необычайно трогательно и тонко и достойно его чувства к этой женщине.
С трудом раздобыв деньги, необходимые для встречи Нового года в ресторане, он пригласил Валентину Петровну. Она сразу согласилась.
Когда Валентина Петровна была вызвана на допрос в связи с этим делом, она прежде всего испугалась за себя. Испугалась, что муж может узнать о ее флирте с Киселевским.
– Это просто непорядочно с его стороны, – говорила она о Киселевском, – он был обязан считаться с тем, что я замужняя женщина. А то извольте радоваться: встречали вместе Новый год – и сразу застрелился. Теперь каждый дурак поймет, что он застрелился из‑за меня. У нас был самый невинный флирт, он был мне просто забавен, но я и не думала серьезно на это смотреть.
Когда я доложил об этом деле областному прокурору, он заявил:
– Из‑за такой дряни погиб. Слюнтяй. Применить к этой даме 141‑ю статью Уголовного кодекса, говорящую о «доведении до самоубийства», невозможно. А жаль… Сдайте дело в архив.
Третье «самоубийство» интересно тем, что в результате тщательного расследования было выяснено, что в действительности оно является убийством.
Летом 1926 года, когда я работал следователем Московского губсуда, однажды на прием в прокуратуру явился молодой человек, назвавшийся Сергиевским. Он жаловался на недостаточно энергичные действия работников МУРа, которые, несмотря на поданное им заявление о загадочном исчезновении жены, ничего якобы не сделали для ее розыска. Так, по крайней мере, казалось молодому человеку. Прокурор направил его ко мне.
– Поймите, товарищ следователь, мое положение, – говорил молодой человек, сидя перед моим столом и глядя мне прямо в лицо большими синими, широко раскрытыми глазами. – Я безумно люблю жену, мы были невероятно счастливы, всего полтора года, как поженились. И вот уже неделя, как она исчезла неизвестно куда… Если бы вы знали, как она мне дорога. Какой это чудный, замечательный человек!..
Я внимательно разглядывал этого человека, следя за выражением его лица. И хотя все, что он мне говорил, было вполне естественно при таком стечении обстоятельств, хотя в самом факте его недовольства медлительностью работников МУРа не было ничего подозрительного, все же было в нем и в его манерах что‑то, заставлявшее насторожиться. Необычайно выутюженный костюм, выхоленное лицо, длинные отточенные ногти, галстук, искусно повязанный с той нарочитой «художественной небрежностью», которая стоит большого труда, какие‑то неестественные модуляции голоса, даже какая‑то особая манера сидеть в кресле – все это говорило о натуре лживой и эгоистичной, обличало в нем сибарита и пшюта.
А между тем он продолжал рассказывать, часто употребляя тривиальные выражения, которыми хотел подчеркнуть глубину своих переживаний. При этом он явно любовался самим собой.
Я начал расспрашивать его о подробностях случившегося и выяснил, что его жена Нина Алексеевна, 22 лет, неделю тому назад исчезла. Женился он на ней полтора года назад. Познакомились они случайно в Ленинграде. После этого переписывались, а потом она приехала в Москву и стала его женой.
В Москве они жили в коммунальной квартире. Нина Алексеевна не работала, а Сергиевский служил в казино в качестве крупье. Семнадцатого июля он вернулся домой из казино на рассвете и лег спать. Утром Нина Алексеевна куда‑то ушла и сказала, что скоро вернется. Больше он ее не видел. Знакомых у нее в Москве почти не было.
– Скажите, Нина Алексеевна вас не ревновала?
– Я никогда не изменял ей, – слегка смутившись, начал меня уверять Сергиевский, – у нее не было повода. Понимаете… она считала, что на моей работе легко поскользнуться, ей казалось, что у меня там много женщин, которым я нравлюсь. Ей казалось, что у меня много связей. Она часто мне устраивала сцены, поверьте, совершенно без всяких оснований. Она постоянно ревновала меня, сам не знаю почему. И в тот последний день, когда я вернулся, тоже устроила сцену, плакала. Потом я заснул, и утром она ушла, когда я еще спал.
– Вы раньше были женаты?
– Да, два раза. Неудачно.
На этом мы закончили наш первый разговор. Я обещал Сергиевскому активизировать розыски жены. Сразу после разговора с ним я поехал в МУР к инспектору, который занимался этим делом. Он сообщил мне, что пока никаких следов жены Сергиевского нет. Соседи их по квартире в тот день, когда она исчезла, отсутствовали. Сергиевские были одни. Вечером Сергиевский дома страшно волновался, говоря соседям, возвратившимся домой, что не знает, где жена, и очень обеспокоен ее отсутствием. На другой день он подал заявление в МУР и дважды беседовал с инспектором.