Мать говорит, что ходила к служителю Томасу за советами. Может, новый служитель посоветует чего-нибудь и мне?
— Шей.
Я уже привыкла даже к тому, чтобы звать тварь по имени, сложно было только начать, а теперь словно бы так и должно быть. Я заметила, что подобное обращение твари нравилось.
Она — нет, все же он — сидит на краю старого колодца, небрежно и даже грациозно. Высокий, тонкий, словно нарисованный беличьей кистью по холсту, совершенно неуместный на фоне деревянных разномастных домов. Чёрные длинные волосы откинуты назад, глаза полуприкрыты. Этот его облик мне неприятен. Нет, не так. Этот облик дезориентирует меня. Он слишком, неподдельно человечен. Он красив. По какому-то детскому убеждению тьма должна быть безобразна.
— Вот и ты, светлячок.
Сегодня глаза твари светятся зелёным, молодым кислым крыжовником.
— Я не смогу прийти в следующее новолуние.
Ночь очень тёмная, топкая, небо все в тучах, тяжёлое и низкое, звёзд почти не видно. Но светлое лицо Ш… твари словно бы сияет изнутри. Я вижу его гораздо отчетливей, чем хотелось бы.
— Почему? Договор нельзя нарушить, светлячок.
Даже его голос раз от раза утрачивает привычное свистящее шелестение, становится низким, чистым, как колокольный звон.
— У нас будет праздник в деревне. Снеговица. Он идёт всю ночь. Раньше я считалась ребёнком, и меня на него не брали. Теперь я взрослая… взрослый человек и должна буду присутствовать вместе со всеми. Вся деревня соберется, я всю ночь буду на виду.
— Я смогу найти тебя, где бы и с кем ты ни была.
— А если кто-то увидит?
Говорю, и вдруг меня пронзает ужас. Кто-то может увидеть, узнать, и тогда… Кто-то мог увидеть уже сегодня, сообщить служителям, и уже завтра с утра за мной придут, и…
— Что случилось? — тьма сразу же считывает напряжение моего лица и тела. Когда-то она, задавая вопрос, оборачивалась вокруг меня черным вихрем, словно живой змееподобный смерч. В этом человеческом облике она… он обхватил мое лицо руками и слегка развернул к себе. Даже на ощупь не отличишь от человека. Кожа гладкая, мягкая… теплая. Только дыхания его я не ощущаю.
— За… связь, — я не сразу подобрала слово, — с такими, как ты, у нас убивают, Шей. Я видела, как казнили молодую девушку, её сожгли заживо. Это было ужасно, мерзко, жутко, и мне… страшно.
Ирония в том, что никому, кроме него, я не могу рассказать о своих чувствах. Только слова не подбираются. Они словно бы обессиленные, вялые, лысые, слабые. Никак не отражающие чувств слова.
— Никто не тронет тебя, светлячок. Никогда.
— Кто меня защитит, — горько говорю я. — Родители мои ничего сделать не смогут, у них нет денег, нет важных высокопоставленных родичей или знакомых, братья ещё дети. Кому есть дело до того, что я была всего лишь маленькой глупой девчонкой, по детской дурости заключившей договор с тварью из Серебряного царства?
Глава 9
— Я никогда не дам тебя в обиду, милая.
— Но ведь ты обретаешь силу только по ночам? Только, если нет луны? — наверное, я сошла с ума, раз вот так запросто разговариваю с тварью. Задаю вопросы. Делюсь своими мыслями. А тварь отвечает мне. Как будто это в порядке вещей — беседовать, как я могу беседовать с родителями, хотя нет, не с ними — как я могу говорить с братьями или сестрой. На равных.
— Не только ночью, — голос твари словно исходит не из его рта, а раздается внутри меня. — Свет дневного и ночного светил мне неприятен, но если будет очень нужно, я приду к тебе. Если захочешь, позови меня, и я приду.
— Ты можешь столь… многое, управлять людьми, животными, даже погодой, даже возвращать жизнь, — слова опять даются с трудом, такое странное чувство, словно внутри живота что-то завязывается в крепкий узел. — Столь сильное могущественное существо. Зачем тебе я?
— У любой силы есть оборотная сторона, — в голос снова возвращается животный шелест, шуршание, будто по земле волокут тяжелый мешок. — Любое могущество на поверку оказывается слабостью. Не всё так просто, человечек Вестая Антария… Не всё так просто.
Голос твари всегда вводит меня в подобие сна наяву, лишает воли и власти над собственным телом. Я смотрю на неподвижное лицо с правильными чертами, чётко выписанное самыми чистыми красками, почти зачарованно — если не вслушиваться в этот змеиный хрип, если не знать… можно поверить, что рядом со мной прекраснейший из смертных, не иначе, как наследник королевского рода. Только эта иллюзия держится недолго. Зеленые радужки глаз темнеют, расплываются в голубоватых белках чернильными кляксами. Тварь наклоняется ко мне и проводит мягкими губами по шее — неуместно-чувственный жест, отчего вдруг кровь приливает к щекам. Кровь. Ей — ему — нужна только моя кровь.