Отец только вздохнул. То, что младшая девка в семье Антарии немного нездорова головой, знали все соседи. Шуганная, молчаливая, странная, детей и взрослых сторонится, слова лишнего не скажет. Тем не менее, в деревне нашу семью любили, а, по словам родителей, я уродилась красивой, даже красивее Сани, до замужества — самой желанной невесты в наших краях.
Я не спорю с отцом по поводу внезапного визита к сестре, не задаю вопросов, но мне не по себе. Догадываюсь, о чем речь. Пару седьмиц назад мне исполнилось восемнадцать. Саня в этом возрасте вышла замуж.
Асания встречает меня с распростертыми объятиями. За год замужней жизни она не то что бы располнела, — как-то округлилась, в плечах, на лицо, в бедрах. Ее руки в муке, от неё пахнет сдобой, в люльке за печкой спит моя первая и пока единственная племянница Танита. Идеальная жизнь для любой девушки. Идеальная.
После всех приветствий, поцелуев и расспросов о домашних — шепотом, чтобы не разбудить чуткую Ниту, Саня осторожно приступает к главному:
— Тая, а тебе из деревни кто-нибудь нравится?
Я честно напрягаю память. Деревня — не город, здесь все на виду, все друг друга знают. Даже я, последние двенадцать лет сторонившаяся сверстников, игр и увеселений, знаю каждого молодого человека, который может стать моим женихом. Но нравится? Что вообще мне нравится?
Я люблю свой дом, люблю, когда братья не ссорятся и не шалят, люблю, когда дома мама и папа, когда они смотрят друг на друга так тепло и ласково, и у меня на душе тоже становится тепло. Люблю тишину и одиночество, когда не нужно притворяться и выдавливать улыбку. Люблю сырный молодой месяц, он означает, что до полнолуния еще далеко…Люблю реку… При мысли о реке мне внезапно вспоминается он.
Вилор. Молодой человек, который однажды спас меня. За годы его облик стал для меня обликом сказочного рыцаря из детских сказок, прекрасного, справедливого, сильного и доброго, принца, всегда приходящего на помощь. Я понимала, что мы вряд ли увидимся снова, но как же мне хотелось встретить кого-нибудь похожего! Да вот беда, ни один из местных юношей не походил на него. Совершенно. Не та стать, не тот голос, не та улыбка… Верно в песне поется:
Так что на вопрос Сани я неопределенно пожимаю плечами. Рассказать про Вилора я ей не могу, а наши деревенские пареньки для меня почти все на одно лицо — и все мне одинаково безразличны.
— Знаешь, ты не бойся, — говорит Саня. — Любовь, семья, семейная жизнь — она с человеком порой чудеса делает. Ты, наверное, и не знаешь, мала еще была, но когда мы с Вадом пожениться собирались, он, ну… к бутылке был прикладываться мастак. Так мне не по себе было, с юных лет и такое дело, знаю я, каково это — с пьяницей жить, у Анки, подружки моей, отец пил, ее бил и мать ее… Но как только мы поженились — как отрезало. Не поверишь, говорит, даже смотреть на огненную воду не может, не то что пить. Так что…
Отчего же не поверить. И вовсе даже не мала, всё я понимала, всё, как наяву, помню…
— Ну, вот и ты, с-с-светлячок.
Молчу. Вцепилась пальцами в деревянный край колодца. Мне надо поговорить с этим… с этой… с ним. Я знаю его имя, но ни разу не произносила вслух. Назвать по имени — словно наделить душой, признать, принять, сделать чуточку своим.
За эти долгие годы тварь менялась, темная размытая тень обрела почти человеческую форму. Может быть, это человеческая кровь так меняла ее, а может быть, она старалась подстроится под меня. Зря. Лучше бы тварь оставалась такой же, как и в нашу первую встречу — слепая безглазая тьма. Фигуру же, которая теперь стояла по другую сторону деревянного колодца, можно легко было спутать с мужской. Высокий и статный мужчина, черные волосы разметались ниже плеч, почти до пояса… но я знаю, что это не волосы, а податливая мягкая ночная мгла, живая, движущаяся. Глаза каждый раз разного цвета. Страшные глаза.
Рядом с колодцем, локтях в пятнадцати, растет высокий и крепкий дуб. С одной из ветвей свисает крепкая веревка с деревянной гладкой дощечкой — отец сделал для маленького Севера качели. Я поворачиваюсь к тени спиной и сажусь на качели. Вцепляюсь руками в веревки. Тьма подходит сзади, горячая, жаркая, скользит по рукам и плечам, сдвигает волосы в сторону и впивается в шею. За миг до этого я ощущаю ее влажное мимолетное касание к обнаженной коже, мерзкое, откровенное, недопустимое. Крошечные волоски на теле встают дыбом.