— Она больная, а ты ее вылечишь. Добро будет. Не зло, Вестаюшка.
— Я не умею…
— Это мне надо уметь, — хмыкнула женщина. — А тебе — не надо. Твоя сила умная, не под нашим небом родившаяся. Умная, могучая, но слепая. Скажи ей, что делать. Укажи цель, покажи путь. И все.
Цель?
Я любила свою семью. То есть, конечно, не только — я любила еще и Вилора, но это были разные чувства. Вилор не был моим, да и не мог им стать, а Саня…Нита… Я зажмурилась, представляя, как тьма, которую подарил мне Шей, обретает облик то огромного черного сокола, то могучего дуба, то медведя. Сила, которая может помочь. Защитить. Уберечь. Спасти.
Добрая сила. Не светлая, но — моя. Добрая.
Меня заколотило, словно в ознобе, я открыла глаза, чувствуя, как мечутся под ногами, мурлыкая и вжимаясь в голени лобастыми головами кошки.
— Совсем не трудно, верно, девочка?
Знахарка сжала мое плечо, отпустила, резко подошла к двери и распахнула ее.
— Забирай дочку, Асания. Жар спал, отваром этим поить будешь утром, как встанет, и перед сном, на закате. Слабенькая она у тебя, но укрепить можно.
Саня просияла лицом, вложила в руку старухе мешочек с мелочью, как было принято.
— Небо храни тебя… Тая, ты чего стоишь, как столб?
Я торопливо принялась заворачивать Ниту в одеяла. Племянница взглянула на меня, остро, как-то слишком уж внимательно для младенца, а мне на короткий миг показалось, что в безмятежной голубизне ее больших круглых глаз мелькнула крошечная черная молния.
Но мне, конечно, это только показалось.
Глава 19
Я сижу в служительском домике за столом и комкаю в руках кусок упругой тёплой глины, как показывал мне Вилор. С сомнением поглядев на мои руки, он длинной суровой нитью отрезал от большого серого куска податливой тяжёлой массы кусочек поменьше. Его-то я сейчас и терзаю, отбиваю ладонями, чтобы прогнать лишние пузырьки воздуха, снова и снова.
В городе у Вилора был большой гончарный круг, с ножной педалью, настоящий, профессиональный, но сюда он его еще не перенёс. Здесь у него маленький, ручной — по сути, просто вращающийся диск. Для меня это не имеет значения. Мне нравится возиться с густым плотным материалом. Успокаивает.
И присутствие Вилора успокаивает тоже.
Он сидит на соседней скамье, пишет краткие положения грядущей через седьмицы служительской речи. Прошлый служитель, Томас всегда говорил, что на душу ляжет, иногда сбиваясь, иногда замолкая и перескакивая с одного на другое. Вилор не такой. Обдумывает, готовится, прикусывает кончик пера. Украдкой смотрю на него, на морщинку между бровей, на то, как он запускает пальцы в золотистые волосы. Но и Вилор на меня смотрит, бросает редкие острые взгляды, от которых мурашки бегут по коже.
Лепка с гончарным кругом мне не даётся. Одной рукой раскрутить, а другой придерживать, направляя глину, поднимающуюся, как маленький извивающийся смерч — на словах просто, а вот на деле… Все знаю, но не выходит никак.
В какой-то момент он незаметно подходит ко мне со спины, обхватывает ладони своими. Так гораздо лучше, только про лепку я сразу забываю. Пальцы Вилора, размягчившаяся влажная глина, мои пальцы — все смешивается, перемешивается, стираются границы. Я чувствую на щеке его тёплое дыхание.
— Кто научил тебя лепить? — спрашиваю я и мигом ощущаю, как напрягается, отстраняется мой напарник. Что я сказала не так..?
— Мама. Она редко выходила из дома, только послушать речи местного служителя. Часто лепила мне разные сказки, когда я был маленьким и показывала прямо у меня в комнате, перед сном. Лепила и сама разукрашивала.
— Твоя мама — родная сестра ласа Иститора?
— Да.
Странное ощущение, о матери Вилор говорит с нескрываемой нежностью, но этот разговор ему неприятен. Тьма делает меня чувствительнее, чем раньше — к интонациям, оттенкам эмоций, жестам.
— А где она сейчас? — я думаю о том, что мать Вилора должна быть еще не такой уж и старой женщиной. Но судя по той печали, что звучит в глубине его голосе, она вовсе не выращивает цветы в какой-нибудь деревеньке.
— Мама пропала много лет назад. Ушла на службу и не вернулась.
— Но…
— Тогда мне было лет семь. Я ничего не знаю. Герих уже в те времена имел немалые связи в городе, ее искали очень долго, но не нашли никаких следов.
Такое мне и в голову не могло прийти.
— Двадцать лет прошло, Тая. Что бы тогда не случилось, все это в прошлом.
Я молчу. Сочувствие очень плохо выражается словами. Но тьма внутри меня откликается на непроговоренный порыв.
— Отвернись на пару мгновений, — говорю я, сама не зная, зачем рискую. Вилор смотрит удивлённо — игривость и кокетство мне не свойственны, но повинуется и даже закрывает глаза, а я позволяю демонической силе тени вести свои пальцы. Только в конце чуть сминаю идеально ровный, гладкий кувшин с узким горлышком — ложь всегда выдают детали.