Впрочем, не мое это дело.
— Конечно, я подойду, прямо сейчас, — говорит Вилор. — Прошу Вас, подождите меня у ворот, ласса. Мне нужно треть горсти, чтобы собраться.
Через пару-тройку мгновений ощущение от постороннего присутствия исчезает, скатерть задирается, а лицо Вилора оказывается прямо напротив моего.
— Мне надо идти… да ты и сама все слышала. Подожди с полгорсти и выходи, дверь захлопни.
Его губы так близко, и мне хочется поцеловать его, глубоко, так, чтобы он тоже знал — только мой, ничей больше. Тьма моментально щерится радостным предвкушением, и это заставляет меня сделать глубокий вдох: не хочу этих посторонних чувств, недобрых диалогов в своей голове, этой мучительной двойственности. Момент упущен — Вилор легонько щелкает меня по носу и выходит, быстро и без колебаний.
А я сижу под столом, как нашкодившее дитя. Опять ничего не узнав, ни на что не решившись.
В полумраке я подхватываю увесистый плетеный короб с чистым мокрым бельем — чистым благодаря тьме, разумеется. Как хорошо, что луна почти близка к нулю, и ее раздражающе-давящий серебряный диск не портит чистоту небосвода. Одна из кожаных лямок с легким щелчком лопается, и я еле успеваю ухватитить короб до того, как выстиранная одежда шлепнется на землю. Нести его на руках тяжело и неудобно. Тут тьма мне не помощник — в отличие от Шея, возможности моей собственной силы явно ограничены. Может ли она починить кожаный ремень?
К своему изумлению я вижу на тропинке знакомый женский силуэт — Саня? С ребенком? В такое время? Становилось прохладно. Морозь был на исходе, светень вот-вот наступит, да морозь сильными морозами нас не баловал, и все же…
— Темного неба, — я поздоровалась, от удивления, официально. — Куда это ты идешь? Куда это — вы идете?
Маленькая Танита воодушевленно размахивает руками в уморительных крошечных руковичках.
— Уснула не в то время, порядок дня сбился, вот и расшумелась под вечер… — Саня выглядит непривычно смущенной. — А Ваду опять нездоровится, вот я вышла горсти на четыре пройтись…
— Что-то слишком часто ему нездоровится, — бросаю я и вдруг понимаю, что попала в цель: что-то в Сане отзывается на мои слова, какая-то внутренняя тревога. Может быть, заклятие Шея дало сбой, и Вад опять обратился к бутылке..? Что ж, завтра новолуние, это можно будет исправить. Сама не зная, почему, я говорю Сане:
— Возможно, у Вада найдутся силы мне немного помочь? Ремень на коробе лопнул, сама починить не смогу.
— А отец не сможет?
— Да что случилось? — не выдерживаю я.
— Не знаю, — Саня вздыхает. — Вад какой-то…сам не свой последнее время. Раздражительный, беспокойный. Даже агрессивный немного… Раньше Ниту с рук не спускал, а теперь и не заставишь… И по дому все всегда делал, а нынче — в подполе бы дыры заткнуть, крыс развелось — тьма, а он ничего. Что ни попросишь — нездоровится ему. Не знаю, Таська. Может, я сама себе надумываю…
— Может, — говорю я. — Ну, я загляну на четверть горсти, если Вад и правда нездоров, настаивать не буду.
Саня провожает меня каким-то собачьим взглядом. Так смотрит сидящий на цепи пес, глядя вслед идущему с ружьем наперевес в лес хозяину — вспоминая молодость, свободу, простор и раж погони, понимая, что это больше уже никогда не повторится.
"Совсем от рук отбилась" — полушутя, полусерьезно скажет мать про мои частые и поздние отлучки. Впрочем, пока она — и все остальные — не связывает их с Вилором, пусть говорит, что хочет. Какая же бредовая глупость все эти запреты на заключение брака у служителей неба!.. Как будто можно отдаваться служению целиком, не имея семьи, не имея тыла, который страшно потерять, тех, за кого ежедневно возносишь молитву. Благословлять небо, отраженное в любимых глазах — это я могу понять. Но превозносить небесную гладь ради нее самой..? Что-то в этом есть неправильное. Или это мой женский взгляд? Ведь служителями неба становятся только мужчины…
Жаль, что лас Герих — явно не тот человек, с кем возможны дискуссии по внутренним правилам и устоям культа.
Я шла, прижимая к груди короб с бельем, как Саня прижимала к себе дочку. Каждому свое… Вад, очевидно, врет, притворяется, изображает болезнь, просто эта бессовестная ленивая образина свалила все дела и хлопоты на сестру под благовидным предлогом.
Свет в доме Асании не горел. Неужели и правда заболел и спит? Я поставила у дверей короб, который, кажется, стал тяжелее раза в три, и осторожно постучала в дверь. Тишина. Приоткрыла дверь и позвала нерешительно: