Мать все еще сердилась на меня за вчерашнее позднее возвращение. Но поскольку конкретного прямого повода высказывать негодование у нее не было — дела сделаны, а я — свободный и взрослый, в общем-то человек, ничья жена, ничья невеста… Она довольствовалась тем, что просто периодически высказывалась в пустоту — кошке, печке, сундукам с одеждой, как нелегка доля матери, воспитывающей больших, но непутевых детей, бродящих неизвестно где дотемна, и что скажут соседи, еще неизвестно. Возможно, не мучай меня мысли о Сане и ее неверном мерзавце-муже, завуалированные упрёки матери возымели бы куда большее действие, но сейчас… Я старательно мыла пол в избе, руки быстро выполняли знакомые действия, а голова шла кругом.
Сказать или промолчать? А если сестра не поверит мне? А если поверит?
У нас были не приняты разводы. В городе да, случались, но здесь — даже слухов таких ни о ком не ходило. И Асания, с малышкой Нитой, которой нет и года, окажется в центре невиданного скандала. Или не окажется, будет молчать и знать. И терпеть.
А может, она и сейчас знает, просто говорить не хочет? И поэтому смотрит на меня так потерянно и жалобно, как побитый хозяином старый пес?
Мне даже посоветоваться не с кем! Нет у Вестаи Антарии надёжных подруг, вообще нет никаких подруг, страшно подумать, как отреагирует мать, если узнает… узнает мать — узнает и отец, и что он может с Вадом сделать, и чем все это закончится?
Вилор? Он служитель неба, его обязанность — хранить секреты и тайны, давать советы в сложной ситуации… Он мой друг. Кажется.
"…Вот только сильно ли он тебе помог, когда ты так нуждалась в помощи и совете по поводу Теддера Гойба?"
Мысль мелькнула, внезапная, неприятная. И тут же потянула за собой следующую: Шей. Вот кто поможет. Новолуние. Желание. Одно твоё слово — и Вад бросит эту развратную лассу Лиату, предающуюся страсти в то время, как ее законный супруг прощается с жизнью. Вад снова полюбит мою сестру. Может ли это тварь?
Если может…
Тьма зашевелилась внутри снова.
"Если Шей в состоянии сделать так, что Вад снова воспылает любовью и страстью к Асании, почему бы и Вилору.."
Я подхватила тяжёлый таз с грязной холодной водой и как была — в одном платье, только сунув ноги в стоящие у порога ботинки — выскочила на улицу. Выплеснула воду на землю, чуть не замочив обувь.
Холодный воздух обдувал разгоряченные щеки. Солнце впилось в затылок, как гигантский комар. Я с трудом подняла голову — в висках сразу заломило. Не золотое солнышко, благословенный дар неба — раскалённый, сжигающий дотла огненный шар.
За эти чёрные мерзкие мысли я проклята? За мгновенное, но такое острое желание убить тех двоих в амбаре? Моё ли оно было? За острую горячую тоску по Вилору, из-за которой я готова принудить его, заставить, вынудить быть моим не по воле светлого неба, а по собственной эгоистичной прихоти?
День тянулся бесконечно долго. Вечером на закате я уже не могла усидеть на месте в ожидании полуночи. Кто бы сказал мне, что такое возможно, еще с пяток седьмиц назад… И когда я увидела во дворе Саню — на этот раз без дочери — мне захотелось застонать, завыть в голос. Я не была готова к разговору с ней.
— Ты к матери? — спросила я с надеждой. — С Нитой все в порядке?
— Да, в порядке… и к матери, и к тебе тоже, — сестра присела на край колодца, и я снова подавила внутри жалобный животный скулеж. Мне хотелось, чтобы она ушла.
А если я так и продолжу… меняться? Может, та кровь, которую годами пила тварь, в моем теле заменялась на что-то иное… холодное плавленое серебро, жидкий демонический туман. И я буду сама с годами становиться все менее человечной, постепенно окончательно теряя человеческий облик…
— Давай поговорим, — я опускаюсь на скамью. Саня — моя сестра. И она не должна страдать из-за того, что дура Вестая позволила так себя одурачить.
— Никаких долгих разговоров, — Асания улыбается чуть задумчиво и смущённо. — Просто… хотелось вас увидеть. Не знаю, почему. С утра хожу сама не своя, Таська.
Я смотрела на нее. В свете заходящего солнца её пшеничные волосы словно вспыхнули багряным маревом, будто алая корона обвила голову.
Мне стало страшно.
— У нас с Вадом ребёнок будет, — как-то беспомощно сказала сестра. — Еще один…
Я должна была что-то сказать ей, непременно должна была, но не могла. Поздравить… или, скорее, подбодрить. Утешить… Я подошла и обняла Саню за плечи, глядя на кровавую закатную полосу.
…Никогда еще небесный песок времени не сыпался так медленно.
Ночь приносит облегчение. Я дожидаюсь, пока уснут родители, уснут братья, весь маленький суетливый мирок вокруг. Останется тишина, темнота. И да придет тьма.