— Светлого неба, Ворк, — шепнула одними губами, помня о небольших размерах домика ласа Лирата — его кровать должна быть совсем рядом. Птица, не моргая, смотрела черным круглым глазом.
Я протянула руку, ладонь послушно налилась чернотой. Гладила черные блестящие крылья, маленькую круглую голову. Хорошая птица, умная, хорошая… Раньше, говорят, их использовали как почтальнов, да и на охоту можно брать… Если бы ты был здоров, дружок.
Тьма струилась, сливаясь с перьями.
— Пришла, темница?
Я обернулась. Осторожно закрыла створку окна.
— Пришла. Кстати, вы не назвали своего имени, а я своего, так что по сути, официально наш договор не действителен. Но для меня это не важно.
— Просто ты еще молода. Тебе что-нибудь нужно? — вероятно, она волновалась. Она — да, а я, к своему искреннему удивлению, нет.
— Нужно укромное место, где нас никто не увидит.
— Даже не знаю, — с явным сарказмом произнесла слепая. — Но в саду усопших никого не должно быть, посетители приходят позже, смотрители еще спят. Идем туда.
Входная калитка открывалась не ключом — щеколду нужно было повернуть каким-то хитрым образом, что моя спутница проделала с привычной ловкостью, очевидно, не в первый раз. В саду действительно было пустынно и тихо, но я шла и шла вглубь, а незрячая женщина — за мной, вероятно, прислушиваясь к звуку моих шагов, не задавая никаких вопросов. Вороков не наблюдалось. Мы дошли до могилы родителей Гериха, а я вдруг подумала, что если бы они действительно оказались ему неродными — в конце концов, никакого внешнего сходства с Отавией у инквизитора не было — все было бы хоть немного, но проще.
Слепая женщина с выжженной душой стояла за мной. Я чувствовала ее спиной. Мне не было нужды прикасаться, класть руки на глаза. Тьма потянулась, хищно, жадно, обхватила ее лицо, превращая его в кокон, отыскивая в телесной памяти прежние ощущения. Мне казалось, что из меня живьем тянут жилы.
…Это было сложнее, чем с лисой, чем с Саниной дочкой. Больнее. Мне казалось, тьма в этот раз была скорее посредником между мной и женщиной, орудием, а все силы, которые понадобились ей, словно отрывались от моей собственной плоти. Я опустилась на колени, сквозь мокрые ресницы глядя на табличку с именами Риммы и Алоиза Иститор. Буквы расплывались в глазах.
Трудно было сказать, когда я пришла в себя и головокружение, раздражающее мельтешение черных точек в глазах отступило. Где-то вдалеке раздавались голоса, и я встала, не без труда, но и без особых проблем. Отряхнула юбку — руки нехорошо тряслись от слабости — и медленно побрела назад. Женщины, чье имя я так и не узнала и в чьи глаза так и не посмотрела, нигде не было видно. То тут, то там бродили посетители, редкие, озабоченные собственными заботами и горестями. Пара-тройка вороков пристально следила за увесистыми мешками в их руках.
У выхода я столкнулась со служителем Лиратом.
— Светлого неба, милая ласса Альта! — обрадовался он. — Как поживает ваша книга?
— Приходится прерваться ненадолго, к сожалению, — вздохнула я. — Я вынуждена уехать из города на какое-то время. Родные переживают из-за мора.
Служитель посерьезнел.
— Да, мы все будем молить Светлое небо о скорейшем избавлении от напасти. Вам удалось навестить ласа Ригеля?
Мы немного поговорили о служители-архивариусе и моей гипотетической книге, о море и молитвах небу, а потом я сказала, что вынуждена поторопиться. И это была почти правда — Риза могла вызвать мне экипаж уже на сегодня.
Лас Лират попрощался со мной, а потом неожиданно крикнул вслед:
— А ведь чудеса-то иногда случаются, ласса Альта! Слава Небу.
Я обернулась.
— Что вы имеете в виду, лас?
— Ворк, если помните, мой домашний ворок со сломанным крылом… Он сегодня взлетел, ласса. Вы представляете? Полетал пару кругом над домом, потом вернулся, и снова улетел…
Я подняла голову в небо. Солнечный свет ударил в мою и без того больную голову, черные мушки заплясали снова.
— Это действительно чудо, лас. Я очень и очень рада.
Глава 28
Никогда еще раньше я не отсутствовала дома так долго. Две седьмицы — казалось бы, мелочь, но я вдруг поняла, как же соскучилась по ним по всем. И Север, и Телар словно вытянулись, подросли, и мне казалось, что никаких купленных мною гостинцев не будет достаточно для того, чтобы передать то, что я чувствую. Я приехала днем, уставшая безмерно после бессонной ночи и утреннего эксперимента с тьмой и слепой женщиной, и сразу погрузилась в шумную суету повседневности: помогала матери по дому, возилась с братьями, рассказывая им о городе, была оживлённой и радостной. Изо всех сил старалась быть. Заработанные в городе деньги собиралась отдать матери, но та не взяла. Так я и завязала их в мешочек и убрала в сундук — тратить пока было особо некуда.