Нарыдавшись вволю, я кое-как встала и пошла — но не домой, к Сане. Точно, как привидение. Нормальные люди сидят по домам — я смотрела на смазанное мерцание пламени свечей за окнами, то ли завидуя, то ли просто отмечая все менее доступное мне простое семейное счастье — собраться всем вместе дома вокруг толстой домашней свечи, ничего не скрывая, просто радуясь жизни.
"Если бы не ты, этого счастья было бы куда меньше"
Я обхватила себя руками, словно баюкая притаившуюся внутри тьму, и так и шла, стараясь не расплескать ее.
Подойдя к домику Сани, я услышала надрывный крик Таниты и вздрогнула. Я никогда не слышала, чтобы моя беспокойная, тревожно-трепетная, но в целом довольно смирная племянница так кричала, словно… Я бросилась бежать и вбежала в избу к сестре, на мгновение оглохнув от разрывающего перепонки стука встревоженного сердца.
Внутри домика сестры было темно. Я схватила на руки сидящую в колыбельке, охрипшую от крика Ниту, прижала ее к себе — в насквозь промокшем теплом одеяльце, прилипшими ко лбу светлыми волосиками. Она выгибалась в моих руках, отчаянно всхлипывая, и тьма зажгла свечи на столе, даже не спрашивая моего согласия.
В доме сестры я бывала не раз, но никогда не открывала сундуки, не знала, где Саня хранит вещи. Впрочем, вещицы Таниты отыскать было нетрудно — прямо под ее люлькой стоял небольшой сундучок. Я быстро переодела девочку, то бормоча, то напевая что-то успокаивающее. Где Саня, где Вад?! Что произошло? Девочка, вероятно, голодная… Но чем сейчас накормить ребенка, которому нет и года?
Тьма вырывается наружу, оборачивается черным зверем — то ли собака размером с телёнка, то ли чёрная рысь. Нита, пугающаяся и кур, и ягнят, смотрит на нее завороженно, тянет ручку к безглазой лобастой морде.
Легкое касание тьмы — и раскрасневшаяся, измученная Нита спит в своей кровати. А я, оглядываясь по сторонам, иду в другую комнату, сама не зная, зачем, уверенная, что там просто никого быть не может — никто не позволил бы Ните кричать так сильно.
Но комната не пуста. На лавке, под тяжелым меховым одеялом, мягко огибающим округлый живот, неподвижно лежит моя сестра.
В первый момент я думаю о самом худшем — нет, даже не думаю, просто столбенею перед её неподвижным, как маска, лицом. У меня подкашиваются ноги, а тьма гневно и хрипло рычит за спиной. Но, опускаясь на колени перед неподвижной, горячей, как печка, Саней, я все же слышу ее спутанное неровное дыхание. Очевидно, ей очень и очень плохо — никогда и ни при каких обстоятельствах Саня не оставила бы дочь одну, без присмотра. Но где же Вад?
Тьма снова гулко рыкает, мотает головой — в доме никого больше нет, ни живых, ни мёртвых. А если бы я не пришла?
Чувство вины затопило меня с головой. Я не увидела сестру в тот раз, когда заходила к ней, понадеявшись на слова ее мужа, и никто из семьи не зашёл к ней, зная о том, что ей требуется поддержка и помощь… Да я больше думала о Вилоре, чем о ней, и помогала сторонним людям, тогда как Саня…
И эта вина давила и топила меня, пока повинующаяся мне тьма, положив громадные черные — невесомые на самом деле — лапы Сане на грудь, уничтожала мельчайшие черные мушки моровой заразы.
Я старалась не спешить, быть осторожной и бережной, чтобы не потревожить ни сестру, ни неразрывно связанное с ней, не рожденное еще дитя. А поняв, что мои глаза почти ослепли от чудовищного напряжения, а руки трясутся, села на пол, и тьма тоже отползла на пару шагов.
Жар Асании чуть спадает, но мне не легче. Чувство вины — что ж, с ним можно будет жить, еще один камень в тот холщовый мешок, который я тащу на себе все эти долгие годы. Но страх? Что делать с ним?
Я боюсь не справиться. Боюсь ошибиться, сделать что-то не то, навредить Сане или ее малышу, сейчас или после — Вилор прав, я ничего не знаю о последствиях воздействия тьмы. Вдруг когда-нибудь что-нибудь…
И я одна. Только сейчас я понимаю это со всей оглушающей недвусмысленной ясностью — теперь я совершенно, абсолютно одна. Не у кого спросить совета, некому поплакать, никто не подбодрит меня. Что ж, ты поздравь себе, темница — сколько раз отмечали твою самоотверженность, и вот — ты думаешь только о себе, не жалея женщину, умершую в том числе и для того, чтобы защитить тебя.
— Шей! — заскулила я, — Шей, Шей, Шей…
Его не было. Три седьмицы до новолуния, и для меня — именно меня — никакой опасности, конечно, он не придет. Но как безумно я хотела увидеть его сейчас!
Тьма, моя тьма, замерцала, послушно принимая такой знакомый облик — бледная кожа, длинные черные волосы, она изобразила даже некое подобие глаз на прекрасном лице — черные провалы без белков, но даже так — я поднялась и шагнула к этой манящей иллюзии, чуть трепещущей черным размытым ореолом.