– На выход, – командует он, – за мной.
Я повинуюсь, плетусь следом в ужасе от предстоящей неизвестности. Он заводит меня в комнату для допроса, где находится только стул с двумя стульями, лампа и затемненное окно. Офицер сажает меня напротив и кладет стопку бумаг на стол.
– Простите, мой адвокат… Я не буду говорить без нее, – испуганно мямлю я.
– Тебе не понадобится адвокат.
Я замолкаю. Что это значит? Полицейский молчит, к моим глазам уже подступают слезы. Офицер представляется и начинает:
– Белинда, ты понимаешь, что нарушила закон штата Калифорния о наркотических веществах, их приобретении, хранении, перевозке, распространении, изготовлении и переработке?
Сердце переворачивается от его слов. Он повторяет:
– Белинда, отвечай. Ты понимаешь, что нарушила закон?
– Понимаю, – тихо говорю.
– Ты знаешь, что твои противоправные действия наказываются лишением свободы на срок от трех лет?
Я сглатываю.
– Нет, не знаю…
– Приговор по таким делам выносится по принципу прецедента, исходя из существующих решений подобных дел. В твоем случае это семь лет, для твоего друга – двенадцать.
Я чувствую леденящий ужас, охватывающий тело. Руки начинают неметь, щеки пылают.
– Наркотики – это не развлечение, Белинда. Наркотики в твоей сумочке – это не легкий сиюминутный кайф, а преступление против страны и государства. Ты это понимаешь?
Я киваю.
– На тебе как на гражданке Америки лежит моральная и правовая ответственность перед обществом. Твоя противоправная деятельность должна повлечь за собой наказание, ты согласна?
Оцепенев, я выдавливаю из себя:
– Согласна…
– Ты понимаешь, какие тебя ждут последствия?
– Понимаю…
– Какие?
– Тюрьма.
– Верно.
Я смотрю куда угодно, только не на полицейского. В голове шум, меня лихорадит.
– Вставай, – говорит он мне и под руку выводит наружу.
Офицер тянет меня по коридору, мы заходим в комнату с камерами хранения. В одной из них оказываются мои вещи: все, что было при мне и что у меня забрали – портфель, телефон и удостоверение. Полицейский расстегивает на мне наручники и вручает вещи.
– В этот раз ты отделалась легким, подчеркиваю – легким – испугом, Белинда. В следующий раз тебе так не повезет. Я надеюсь, ты все поняла. На выходе распишешься за получение вещей.
Я стою, словно парализованная, прижимаю к себе рюкзак и часто дышу. На негнущихся ногах выхожу наружу и иду по указанному шерифом направлению. В ушах звенит. Попадаю в большой светлый вестибюль; глаза, отвыкшие за сутки от дневного света, пронзает боль.
– Белинда! – слышу знакомый голос. Сбоку ко мне подбегает Том, а следом его охранник. Адвокат тоже оказывается рядом.
– С тобой все хорошо? Тебя не трогали? – спрашивает Том.
– Все хорошо. Мне надо сесть.
Я опускаюсь на лавку у стены и утыкаюсь лицом в ладони, пытаясь справиться с диким желанием блевануть.
– Точно все нормально? – опять спрашивает он.
– Ее до смерти напугали, – отвечает адвокат.
– Меня тошнит.
– Принеси воды, – говорит Том охраннику и садится рядом со мной.
Он обнимает меня за плечо, наклоняет к себе. От его знакомого, приятного запаха мне сразу становится спокойнее. Постепенно я начинаю осознавать, что все обошлось. Охранник вручает мне пластиковый стакан с холодной водой, после которого желудок скручивает боль. Кажется, последний раз я ела еще вчера.
– Лучше? – спрашивает Том.
– Да.
– Хорошо. Тогда уедем отсюда.
Я киваю. Что угодно, лишь бы выбраться из этого места и забыть все как страшный сон. Я оглядываюсь по сторонам, и до меня вдруг доходит.
– А Скифф? – спрашиваю я.
– Какой Скифф? – смотрит на меня Том.
– Со мной был парень…
– А, да… малышка, забудь о нем. Ему не помочь.
– Ясно, – спокойно говорю я, но внутри все пылает.
На выходе из отделения, прямо у дверей, нас ждет большой черный «Мерседес». Охранник открывает нам двери, сам садится на переднее сиденье. Машина трогается с места, мы все дальше и дальше отъезжаем от участка.
– Где папа? – вдруг спрашиваю.
Том вздыхает. Смотрит в окно. Я не могу терпеть его молчание.
– Ты ему не дозвонился?
– Он отключил телефон. Твоя мать сказала, что он не дома. Не было времени искать.
– Ясно…
Я опускаю взгляд.
– Эй, – зовет меня Том, – уверен, с ним все хорошо.
– Спасибо тебе, – говорю я, – и прости.
– Все нормально.
Мы замолкаем, но, кажется, Тому еще есть что сказать. Я смиренно жду, когда же он даст волю своему гневу и выскажет мне все.