Каждому моему однокласснику по-настоящему плевать на меня, им интересна только протекция в виде моего отца и элиты, что он собирает вокруг. Неважно, в конце концов, скоро мы все попрощаемся и больше никогда не увидимся.
Я сижу за барной стойкой, наблюдаю, как оставшийся народ расходится. Уже почти шесть часов утра, неимоверно клонит в сон, но я держусь. Рядом отец несвязно болтает с барменом, жалуется на маму и жизнь. Я такая пьяная, но мне даже не стыдно. Папа все равно не смог бы сейчас понять, как сильно я набухалась.
Напоследок я пью целую бутылку воды, потому что сушняк уже мучает меня. Скоро мы будем уезжать, надо только растолкать отца и собрать вещи. Вдруг позади я слышу какой-то переполох. Поднимается шум, но я не успеваю развернуться и посмотреть, потому что кто-то хватает меня за ухо. Резко, очень сильно, делая как можно больнее, тянет на себя и кричит:
– Вот ты дрянь! Да что ты за скотина-то такая?!
Я понимаю: мать. Она тянет меня за ухо, и я следую за ее рукой.
– Мама, больно! Отпусти! Больно!
– Что я тебе говорила?! Что я говорила тебе по поводу отсутствия дома?! По поводу попоек с отцом?! Да ты у меня всю жизнь дома сидеть будешь!
– Но у меня день рождения, – хнычу я. – Отпусти!
– Что ты, мать твою, здесь делаешь?! – рявкает отец так громко, что мне становится еще больнее. Мама тем временем ведет меня в сторону коридора, где находится выход для персонала. Отец бежит за нами, что-то кричит. Я начинаю плакать, перестаю разбирать их речь.
Она удерживает меня, по пути чуть не сшибая кого-то с ног. В коридоре отец нагоняет нас, рявкает:
– Пусти ее!
Одной рукой он хватает меня за плечо, другой мать за запястье. Он разрывает нас, и я отлетаю в сторону, а они вцепляются друг в друга.
– Ты вообще видишь, как напилась сейчас твоя дочь?! Это нормально, по-твоему?! Хочешь, чтобы она стала такой же, как ты?!
– Это ее день рождения! Оставь ее в покое, истеричка! Оставь ее в покое, – делает акцент отец на каждом слове.
– Скоро ты оставишь нас в покое. Никогда больше не увидишь ни меня, ни дочь!
– Что ты сказала?! Что ты сейчас сказала?! – рявкает он так сильно, что я пугаюсь. Он нависает над матерью, держит ее за грудки, смотрит прямо в глаза.
Честное слово, еще немного, и случилось бы что-то ужасное, но сбоку неожиданно появляется Том и подлетает к отцу. Так быстро, что я даже не успеваю удивиться. Он пытается привести папу в чувства.
– Билл, – говорит он, – Билл, успокойся. Не надо.
Я понимаю: Том здесь с самого начала. Это его моя мать оттолкнула, когда шла сюда, сделав невольным свидетелем семейной сцены. Отец отпускает мать, и она начинает вопить:
– Ублюдок! Ты чуть не ударил меня! Кретин! Готовься к суду и к тому, что я все у тебя отберу!
– Линда, пожалуйста, – говорит Том моей матери. Он стоит между ними и удерживает каждого за плечо.
– Не лезь, только тебя здесь не хватало! – срывается мать.
– Митчелл, отойди, – говорит отец.
– Я все равно останусь здесь, – с угрозой отвечает Том. И выполняет просьбу, отступив в другой конец коридора.
– Белинда, – обращается ко мне мама, – ты сейчас же уедешь со мной и никогда больше сюда не вернешься.
Я со своей силы сжимаю челюсти так, что к горлу подступает рвотный позыв. Слезы текут не прекращая, и я даже боюсь представить, что сейчас на моем лице.
– Ты язык проглотила? – Она делает ко мне шаг. – Или алкоголь вымыл все мозги?! Вперед! – хватает меня за руку. Я вырываюсь.
– Прекрати! – встревает отец.
– Пошла ты! – кричу я.
Мать удивляется:
– Что?
– Пошла к черту! Я тебя ненавижу, почему ты просто не можешь быть нормальной?! Я никуда с тобой не пойду, и это ты больше никогда меня не увидишь!
Проходит безмолвная секунда, прежде чем мать замахивается и бьет меня по щеке. Мир останавливается. Становится больно. Обидно.
– Замечательно, – говорит она, а потом обращается к отцу: – Посмотри, что ты сделал с нашей дочерью.
Она разворачивается и уходит, папа преследует ее, кричит как безумный. Я прислоняю руку к щеке, чувствую, как она горит. Секунда – и я начинаю плакать. Истошно и истерично плакать.
Я опираюсь о стену, хочу сползти на пол и там умереть. Но неожиданно меня подхватывают, обнимают, не дают повалиться с ног. Приоткрыв глаза, я вижу Тома.
– Эй, бельчонок, – он прижимает меня к себе и гладит по спине, – все хорошо. Все хорошо. Я с тобой.
Этими словами он как бы дает разрешение на любые эмоции. Я утыкаюсь ему в грудь и плачу, плачу, плачу. Сжимаю со всей силы его футболку, оттягивая вниз. Том стойкий. Понимающий. Я всем телом чувствую его сожаление.