Криминалист очертил в воздухе небольшой круг.
— У всех одинаковое содержимое. Остатки пищи, желчь. И кое-что поинтереснее. Фрагменты резиновой массы.
Гренс наклонился. Такое белое с неровными краями виднелось как минимум в трех местах.
— Резиновая масса частично растворилась, вероятно под действием желудочного сока.
Кранц поднял глаза.
— А что означают следы резины в рвоте, ты и сам знаешь.
Эверт Гренс тяжко вздохнул.
Резиновая масса означала человека-контейнер. Люди-контейнеры означали поставку наркотиков. Мертвый человек в сочетании с поставкой наркотиков означал убийство, связанное с наркотиками. А убийство, связанное с наркотиками, почти всегда означало долгое расследование, массу времени и массу ресурсов.
— «Верблюд», человек, который перевез наркотики прямо сюда, в кухню.
Гренс кивнул в сторону гостиной:
— А он? Что мы знаем о нем?
— Ничего.
— Ничего?
— Пока ничего. Но ты же что-нибудь сделаешь, Гренс.
В гостиной Гренс подошел к человеку, жизнь которого закончилась, и посмотрел на него. Двое мужчин взяли мертвеца за ноги и за руки, подняли, перенесли в черный прорезиненный мешок, застегнули толстую молнию и положили мешок на железную каталку, которая еле-еле поместилась в тесной прихожей. Все это время Гренс смотрел на мертвеца.
Он выехал с Васагатан и увяз в пробке на Сёдерледен где-то в районе Слюссена. Скоро пять; он должен был заехать в детский сад почти час назад.
Пит Хоффманн сидел в машине, пытаясь справиться со стрессом, жарой и раздражением из-за вечерних пробок, с которыми он ничего не мог поделать. Три намертво застывших ряда тянулись куда-то в глубину туннеля — так далеко, что и не видно куда. Обычно Пит спасался от агрессии мегаполиса, думая о мягком лице Софьи, вспоминая, какие глаза бывают у Хуго, когда он катается на велосипеде, как торчат во все стороны волосы Расмуса, склонившегося над тарелкой фруктового супа или стаканом апельсинового сока. Сейчас воспоминания не помогли. С кем ты сидел? На образы тех, кого он любил, снова и снова наплывало одно и то же: попытка продать наркотики в квартире на Вестманнагатан обернулась гибелью человека. Сконе. Мио. Юсеф Ливанец. Виртанен. Граф. Скольких тебе назвать? Другой агент, с тем же заданием, что у него самого. С кем еще? Другой полицейский агент сидел напротив Пита, только играл похуже. С кем еще? Пит как никто знал, как должно выглядеть фальшивое прошлое, легенда, знал, как ее создать, какие вопросы тебе зададут, чтобы разрушить ее. Они оба работали на полицию, каждый по-своему, и вот им довелось встретиться лицом к лицу. У него не было выбора, иначе умереть пришлось бы ему. Жизнь одного из них оборвалась, и этим одним оказался не он.
Пит и раньше видел человеческую смерть. Но она была не такая. Смерти требовали его будни, она была нужна ему для достоверности, и он привык отделываться от мертвецов, с которыми его ничто не связывало. Но за эту операцию отвечал он. Умышленное убийство. Ему могло грозить пожизненное тюремное заключение.
Эрик звонил из аэропорта Джэксонвилла. Пит Хоффманн девять лет числился в неофициальной ведомости Главного полицейского управления и привык считать себя ценным сотрудником. Раньше Управление волшебным образом ликвидировало все проступки Хоффманна — и служебные, и в частной жизни. Эрик Вильсон должен и этот случай превратить в небывший, в полиции такое хорошо умеют — обычно хватало пары-тройки секретных донесений, попавших на правильный начальственный стол.
Жара в стоящем неподвижно автомобиле усилилась, Хоффманн вытер пот, ливший за шиворот; проклятая пробка между тем начала рассасываться. Хоффманн сосредоточился на номере машины, которая тащилась в двух-трех метрах перед ним, и усилием воли заставил себя думать о Хуго и Расмусе, о настоящей жизни; двадцать минут спустя он уже вползал на парковку детского сада Хагторнсгорден в большом, застроенном многоквартирными домами районе Эншедедалена.
Хоффманн подошел к двери и вдруг замер, пальцы застыли, не дотянувшись до ручки. Он услышал голоса играющих, бурно веселящихся, шумных детей и улыбнулся, желая хоть немного продлить лучшее мгновение дня. Открыл дверь, но снова замер — плечи словно что-то сдавило; сунул руку под пиджак — долгий выдох облегчения: кобуры нет.
Пит открыл дверь. Пахнуло свежей выпечкой, двое-трое малышей сидели в столовой за поздним полдником. Шум доносился из большой комнаты в глубине дома, из игровой. Хоффманн присел на низенький стульчик в прихожей. Маленькие ботинки, яркие куртки на вешалках с именами детей и нарисованный детской рукой слоник.