Ответил молодой мужской голос. Они там всегда молодые и всегда мужчины.
— Это Гренс. Мне нужна помощь.
— Комиссар? Минуту.
Пару раз Гренсу случалось прогуляться через все здание, чтобы присутствовать при объяснении, так что он понял: стук металла по металлу, который он услышал, пока ждал, означает, что обладатель молодого голоса поставил пустую банку из-под кока-колы на башню из громоздившихся возле компьютера других банок.
— Мне надо знать, кто изменил запись в базе данных по преступлениям. Можете посмотреть?
— Посмотреть-то могу. Но это в ведении Управления судопроизводства. Поговорите с их техподдержкой.
— А если я спрошу у вас? Сейчас?
Молодой голос открыл новую банку.
— Дайте мне пять минут.
Четыре минуты сорок пять секунд спустя Гренс улыбнулся в телефон:
— Ну что там?
— Ничего странного. Изменения внесены с одного из компьютеров Управления судопроизводства.
— Кто их внес?
— Человек, имеющий соответствующие полномочия. Некая Ульрика Даниэльссон. Вам нужен ее номер?
Гренс опять принялся бродить по кабинету. Допил холодный кофе, затаившийся на донышке пластмассового стаканчика.
Во время следующего разговора Гренс стоял.
— Ульрика Даниэльссон.
— Гренс, городская полиция Стокгольма.
— Да?
— Я звоню в связи с одним расследованием. Номер 721018–0010. Приговор, которому почти десять лет.
— Да?
— Если верить базе данных по уголовным преступлениям, в нее недавно внесли изменения. Ровно восемнадцать дней назад.
— Да?
— И внесли их вы. — Гренс слышал ее дыхание. — Я хочу знать — почему.
Она нервничала, Гренс был в этом уверен. Слишком длинные паузы, слишком глубокое дыхание.
— Я не могу говорить об этом.
— Не можете?
— По соображениям секретности.
— Какая еще, на хрен, секретность?
— Я больше ничего не скажу.
Гренс не стал кричать. Он понизил голос, иногда это оказывалось эффективнее.
— Я хочу знать, почему вы изменили запись. И что именно вы изменили.
— Я сказала вам все, что могла сказать.
— Послушайте, Ульрика… кстати, я могу называть вас Ульрикой? — Гренс не стал дожидаться ответа. — Ульрика, я комиссар уголовной полиции. Я расследую убийство. А вы работаете в Управлении судопроизводства. На секретность вы можете ссылаться, если хотите что-то скрыть от журналистов. Но не от меня.
— Я…
— Отвечайте мне сейчас. Или, Ульрика, я появлюсь у вас через пару суток. Столько времени мне понадобится, чтобы добыть судебный ордер.
Вдох-выдох, глубоко. Женщина больше не пыталась сдерживать дыхание.
— Вильсон.
— Вильсон?
— Ваш коллега. Поговорите с ним.
Чувство больше не было просто чувством.
Теперь Гренс точно знал: в этом деле что-то не так.
Он лежал на коричневом вельветовом диване. Прошло полчаса; комиссар честно старался, он закрывал глаза и расслаблял мышцы, но сна не было ни в одном глазу. И тогда он начал.
Я не понимаю.
Заключенный снова встал у него перед глазами — как тогда, в окне мастерской.
Почему ты хотел умереть?
Лицо в профиль.
Если ты мог слышать нас (а Стернер в этом уверен), если то, что мы нашли на башне и что лежит в меня на столе, — работающий приемник, то почему, черт тебя возьми, ты дважды дал себе отсрочку, а на третий раз все-таки решил встретить свою смерть?
Все это время Хоффманн точно знал, что его видят.
Ты все решил, но тебе не хватало духу?
Тогда откуда у тебя взялось мужество не отступить и умереть?
И почему ты для верности устроил так, чтобы после выстрела тебя разорвало на куски?
— Спишь?
В дверь постучали, и в кабинет просунулась голова Херманссон.
— Да не особенно.
Гренс поднялся. Он обрадовался Мариане, он часто радовался ее приходу. Мариана присела рядом с ним на диван, с папкой в руках.
— Я закончила собирать материал по убийству на Вестманнагатан. И уверена, что прокурор не сочтет это убийство делом первостепенной важности. Так что все, следствию конец.
Гренс вздохнул:
— Это все… дьявольски странно. Если мы отступимся… это будет мое третье нераскрытое дело с тех пор, как я работаю в полиции.
— Третье?
— Одно — в начале восьмидесятых. Труп изрубили на части. Его нашли неподалеку от Кастельхольмена какие-то рыбаки, они проверяли сети. Одно — всего две зимы назад. Женщина заблудилась в системе подземных ходов под больницей. Ее нашли с лицом объеденным крысами. — Он легонько хлопнул ладонью по папке. — Сдал я, что ли? Или это жизнь стала такой сложной?