Ранним утром в ясную погоду невозможно удержаться и не походить несколько часов по отчетливой линии, которую в это время дня образовывало в коридоре тюрьмы солнце. Гренс шел там, где пол блестел больше всего, стараясь держаться возле камер, в которых, он знал, скоро уже третьи сутки, полностью отрезанные от внешнего мира, томятся задержанные. Огестам старательно проследил за тем, чтобы они прождали большую часть законных семидесяти двух часов. Чуть позже Гренсу предстояло отправиться на слушания, где будет решаться вопрос о дальнейшем содержании задержанных под стражей. Слушания проводились в Министерстве юстиции, а задержанными были один полицейский начальник среднего ранга, один начальник Главного полицейского управления и один заместитель министра юстиции.
Дыра на полке стеллажа. Она как будто разрослась.
И продолжит разрастаться, пока он не примет решение.
Два дня он гонял вперед-назад записи с камер слежения из Аспсосской тюрьмы, кадр за кадром: запертые двери и длинные подземные коридоры, серые стены, заграждения из колючей проволоки — и те секунды, что стали взрывом, густым дымом и погибшими. Он изучил рапорты Кранца по результатам криминалистической экспертизы, протоколы вскрытия, составленные Эррфорсом, и записи всех допросов, проведенных Свеном и Херманссон.
Комиссар надолго увяз в двух местах.
Первое находилось в распечатке переговоров между снайпером и наблюдателем, имевших место незадолго до выстрела.
Снайпер с наблюдателем говорили о каком-то ковре, в который Хоффманн упаковал заложника и обвязал чем-то похожим на провод и что, как показало расследование, оказалось запальным шнуром.
Ковер гасит взрывную волну и направляет ее вниз, защищая того, кто стоит рядом.
Второе темное место обнаружилось в беседе с тюремным инспектором по фамилии Якобсон.
Якобсон говорил, что Хоффманн покрыл кожу заложника пакетиками с какой-то жидкостью, которая, как показало расследование, оказалась нитроглицерином.
Нитроглицерин в таких огромных количествах превращает тело в клочья, опознать которые невозможно.
Эверт Гренс захохотал.
Он стоял посреди кабинета, глядя на плеер и распечатки на столе. Продолжая смеяться, комиссар вышел из участка и поехал в Аспсос, к стенам, высившимся над поселком. На центральной вахте он потребовал все записи с тюремных камер слежения, начиная с четырнадцати часов двадцати шести минут двадцать седьмого мая. Вернулся к себе, принес еще кофе из автомата и сел, чтобы отследить каждую секунду с момента смертельного выстрела с колокольни.
Гренс уже знал, что ищет.
Он выбрал видеокамеру номер четырнадцать, висевшую над окном центрального поста. Потом промотал запись вперед и остановил, чтобы изучить каждого выходящего. Надзиратели, посетители, заключенные, поставщики, лицо за лицом, проходили мимо камеры, волосы на уровне объектива, кто-то предъявлял удостоверение, кто-то расписывался в журнале посещений, большинство просто махали рукой знакомому дежурному.
Он успел просмотреть до записи, сделанной через четверо суток после выстрела.
И сразу понял, кто перед ним.
Очень коротко стриженный человек в форме надзирателя в двадцать часов ноль шесть минут заглянул в камеру, направляясь к выходу, немного задержал взгляд и пошел дальше.
Знакомое ощущение в животе и груди обычно бывало гневом, но сейчас было чем-то другим.
Он остановил запись и отмотал ее назад. Человек на экране недолго поговорил с дежурным, потом взглянул вверх, в камеру — совсем как три недели назад, стоя возле другого дежурного, сидевшего в другой стеклянной будке — в правительственной канцелярии. Гренс проследил за человеком в форме надзирателя до самой дуги безопасности, ворот и стены, до камер под номером пятнадцать и шестнадцать. Человеку на экране было трудно сохранять равновесие. Как же страшно грохнуло в тот день. От такого грохота рвутся барабанные перепонки.
Ты жив.
Вот почему комиссар потом три часа сидел на столе и смотрел на ширящуюся на полке дыру.
Я не принимал решения о смерти.
Вот почему ему нужно было понять, стоит ли вплотную заняться тем, что он видел, или увиденное только показалось ему важным, но потеряет свою важность, если поделиться им с кем-нибудь еще.
Хоффманн жив. Так что вы тоже не принимали решения о смерти.
Все еще смеясь, он достал из ящика стола вызов на слушания, где предстояло решить вопрос о продлении ареста. Гренсу предстояло скоро явиться туда. Слушания были началом пути к обвинительному приговору и долгому тюремному заключению для трех высоких начальников, злоупотребивших властью.