Замминистра быстро просмотрела свой экземпляр.
— Доклад о реальных событиях. И доклад, который содержит только то, что известно нашим коллегам.
Ей это не нравилось. Пока она читала, мертвое лицо в первый раз ожило — рот, глаза, — словно прочитанное противилось ее презрению и решению, которое, ей казалось, она даже всерьез обдумывать не собиралась.
— А сейчас? Что произошло после того, как это написали?
Вильсон улыбнулся. Первая улыбка в кабинете, задыхающемся от собственной серьезности.
Все еще улыбаясь, он посмотрел на Хоффманна:
— Рубашка со следами крови и пороха. Но… крови, которая заинтересует полицию, нет ни в одной шведской базе данных. Идея в том, чтобы подбросить полиции ложный след. Он никуда не приведет, но отнимет у следствия время и силы.
Красные пятна на серо-белой рубашке спустя сутки стали бурыми. Гренс раздраженно пошевелил ее снятой перчаткой.
— Рубашка убийцы. Кровь убийцы. И мы никуда не продвинулись.
Кранц все еще сидел за компьютером с изображением красных стрелочек над разными цифрами.
— Человека мы не определили. А вот место — может быть.
— Не понял.
Тесный кабинет был таким же пыльным и темным, как и все остальные кабинеты криминалистического отдела. Свен посмотрел на сидящих рядом с ним мужчин. Ровесники с жидковатыми шевелюрами, не особенно симпатичные, облезлые, но мастера своего дела. Было ясно — оба жили работой с того самого дня, как она стала их работой.
Молодежь, идущая им на смену, едва ли будет такой. Гренс и Кранц относились к вымирающей породе.
— У кровавых пятен поменьше — тех, что принадлежат стрелявшему, — в наших базах нет имени. Но тот, у кого нет имени, все же где-то живет и всегда оставляет что-то, с чем можно работать дальше. Я обычно ищу следы устойчивых органических загрязнений, которые накапливаются в теле, медленно распадаются, сохраняются долго, имеют низкий уровень растворимости. Они иногда приводят следователей в нужное место.
А Кранц даже двигается как Эверт. Свен никогда не задумывался об этом; он огляделся, ища диван для посетителей — ему вдруг пришло в голову, что криминалист тоже задерживается на работе допоздна, а его квартира тем временем стоит пустая и темная.
— Но не в этот раз. Ничто в крови не может привязать твоего убийцу ни к месту, ни к стране, ни вообще к континенту.
— Черт тебя дери, Нильс, ты же только что сказал…
— Но у нас есть кое-что получше. На ткани. — Он осторожно развернул рубашку на рабочем столе. — В нескольких местах. Во-первых, вот, на манжете правого рукава. Следы цветочка.
Гренс нагнулся, пытаясь разглядеть что-то неразличимое.
— Цветочек. Польский желтый амфетамин.
Они все чаще сталкивались с ним, занимаясь подобными делами. Запах тюльпанов. Амфетамин, произведенный на фабрике, где используют растительное сырье вместо ацетона.
— Ты уверен?
— Да. Состав, запах, даже желтый цвет, шафрановый, это сульфат амфетамина, получившийся после очистки.
— Польша. Опять.
— К тому же я точно знаю, откуда этот амфетамин.
Кранц мелкими движениями свернул рубашку — так же осторожно, как перед этим развернул.
— Амфетамин такого состава я уже анализировал, было еще два расследования меньше чем за месяц. И теперь нам известно, что его производят на амфетаминовой фабрике возле Седльце. Города в десяти милях к востоку от Варшавы.
Яркие солнечные лучи стали неприятно жаркими, шеи под воротничком чесались, ногам сделалось слишком тесно в ботинках.
Пятнадцать минут назад заместитель министра вышла, чтобы провести короткую встречу в еще более просторном кабинете и принять решение. Пан или пропал. У Хоффманна пересохло во рту; вместо слюны он сглотнул тревогу и страх.
Как странно.
Мелкий сбытчик, десять лет назад отбывавший тюремное наказание в камере исправительного учреждения Эстерокер. Молодой отец, с женой и двумя мальчишками, которых он научился любить больше всего на свете.
Теперь он был кем-то другим.
Мужчиной за тридцать, который сидел за рабочим столом в здании, символизирующем власть, в руке от волнения зажат телефон заместителя министра.
— Привет!
— Когда ты приедешь?
— Поздно. Встреча еще не закончилась. И я не могу с нее уйти. Как они там?