— Я доведу это дело до конца.
— Никто тебя не осудит, если ты отступишься.
Он начал, потом продолжил. Он научился жить ради кайфа, ради адреналина, от которого сердце рвалось из груди, ради гордости, что в этом деле ему нет равных — ему, никогда ни с чем не справлявшемуся на «отлично».
— Я не отступлюсь.
Он уверовал. Адреналин, гордость, — он не понимал, как без них жить.
— Ну, во всяком случае, мы поговорили откровенно.
Он был из тех, кому никогда не удавалось довести дело до конца.
И теперь он сделает это.
— Эрик, спасибо, что ты об этом заговорил. Я понимаю, что ты не обязан этого делать. Но мы поговорили откровенно.
Вильсон заговорил об этом. И получил ответ, который хотел получить.
— Если что-то случится… — Он заерзал на неудобном пластике дивана. — Если вдруг будет опасность, что тебя раскроют… В тюрьме ты далеко не убежишь. Но ты можешь попроситься в изолятор. — Вильсон смотрел на Паулу, на Пита. — Тебе могут вынести смертный приговор. Но ты не умрешь. Когда тебя переведут вниз, когда ты окажешься в изоляторе, в безопасности, ты свяжешься с нами и подождешь неделю. За это время мы все устроим и вытащим тебя оттуда.
Он расстегнул черный портфель, стоявший у его ног, и положил на столик две папки. Свежая распечатка из полицейского реестра судимостей и такой же свежий протокол допроса, которые отныне находились среди прочей документации по делу десятилетней давности.
Руководитель расследования Ян Сандер (РР): Девятимиллиметровый «радом».
Пит Хоффманн (ПХ): Ого.
РР: Когда тебя задержали, сразу после стрельбы… в магазине не хватало двух патронов.
ПХ: Это вы так говорите.
Пит Хоффманн в молчании знакомился со своим измененным прошлым.
— Пять лет?
— Да.
— Покушение на убийство? Вооруженное нападение на полицейского?
— Да.
РР: Два выстрела. Это подтверждают свидетели.
ПХ: (молчит)
РР: Несколько человек, живущих в доме на Каптенсгатан в Сёдермальме. Их окна выходят на лужайку, где ты дважды выстрелил в ассистента полиции Даля.
ПХ: В Сёдермальме? Меня там вообще не было.
Эрик тщательно проработал мельчайшие детали, которые, взятые вместе, должны были составить надежную правдоподобную легенду.
— И что… это сработает?
Изменение приговора в реестре судимостей потребовало нового протокола допроса в рамках уже проведенного расследования, а также новых отметок в заключении Государственной пенитенциарной службы из тюрьмы, где, если верить изменениям, осужденный отбывал наказание.
— Это работает.
— В приговоре и в протоколе допроса сказано, что ты во время задержания трижды ударил ассистента полиции по лицу заряженным «радомом», а потом бил до тех пор, пока пострадавший не упал на землю без сознания.
РР: Ты пытался убить полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Одного из моих коллег. И я хочу знать, почему, твою мать, ты это сделал?
ПХ: Это вопрос?
РР: Я хочу знать — почему!
ПХ: Не стрелял я ни в какого полицейского в Сёдермальме. Потому что меня вообще не было в Сёдермальме. Но если бы я там был и если бы я стрелял в твоего полицейского, это значило бы, что я не особо люблю полицейских.
— После этого ты оттянул затвор и сделал два выстрела. Одна пуля попала полицейскому в бедро. Одна — в левое плечо. — Вильсон откинулся на покрытый пленкой диван. — Никто из тех, кто будет проверять твою легенду на прочность и кто сможет получить информацию из реестра судимостей или по эпизодам расследования, ничего не заподозрит. Я добавил еще примечание там, ниже, насчет наручников. Что ты весь допрос просидел в наручниках. Безопасности ради.
— Пойдет. — Пит сложил обе стопки бумаг. — Дай мне пару минут. Я еще раз пробегусь по тексту. Выучу наизусть.
Пит держал в руках приговор суда первой инстанции, который никогда не оглашался, и протокол допроса, которого никто не проводил. Однако именно эти бумаги позволят ему продолжать свою полицейскую работу в тюрьме.
Остался тридцать один час.