Гренс отошел от освещенной каталки посреди зала и открыл окно в коридоре; на улице было темно, уже и поздний вечер заканчивался.
— Ни имени. Ни истории. Мне нужно больше. Я хочу подобраться к нему поближе.
Он внимательно посмотрел на Кранца, потом на Эррфорса. Ждал. Наконец судебный медик откашлялся.
Всегда найдется что-нибудь еще.
— Я посмотрел пару зубных пломб. Вот этой, почти посреди нижней челюсти, лет восемь-десять. Совершенно точно — шведская. Видно по работе, по качеству, по материалу — он сильно отличается от того, что в Европу импортируют из Тайваня. У меня тут один лежал на прошлой неделе, чех с пломбами в нижней челюсти — так у него каналы были запломбированы цементом, это… весьма далеко от того, что у нас считается приемлемым.
Руки патологоанатома скользнули от лишенного кожи лица к животу.
— Ему вырезали аппендикс. Вот шрам. Хорошая работа, аккуратный шов и толстая кишка сшита технично. Операцию явно делали в шведской больнице.
Глухой звук и ощущение, что земля содрогнулась. Почти в полночь по обнесенному оградой участку, мимо окон центра судмедэкспертизы в Сольне проехал грузовик.
Людвиг понял вопросительный взгляд Гренса.
— Не бери в голову. Они тут недалеко разгружаются. Понятия не имею, что привозят, но грохочут каждый вечер.
Патологоанатом отошел от каталки, чтобы дать место Эверту.
— Зубные пломбы, операция аппендицита и то, что я определил бы как североевропейская внешность. Эверт, он — швед.
Гренс внимательно изучал лицо-череп с белыми промытыми костями.
Мы обнаружили следы желчи, амфетамина и резиновой массы.
Но все это — не из тебя.
Мы установили, что наркотики связаны с польской мафией.
Но ты швед.
Ты — не «верблюд». Ты не продавец.
Ты покупатель.
— Следы наркотиков?
— Нет.
— Точно?
— Нет отметин от шприца, в крови ничего, в моче ничего.
Ты покупал, но сам не употреблял.
Гренс повернулся к Кранцу:
— Тот вызов.
— Да?
— Успели с ним разобраться?
Нильс кивнул:
— Я как раз с Вестманнагатан. У меня была теория. Я съездил, чтобы кое в чем убедиться. Помнишь помехи прямо перед последней фразой, перед «на пятом этаже»? Последней в том коротком сообщении?
Коротко глянул на Гренса; тот вспомнил.
— Я оказался прав. Шум был от холодильника на кухне. Та же частота. Те же интервалы.
Эверт Гренс легонько похлопал ладонью по ноге мертвеца.
— Звонили из кухни?
— Да.
— А голос? Ты бы сказал, что звонил швед?
— Говорили без акцента. Мелардальский выговор.
— Значит, у нас двое шведов. Оба в одно время оказываются в квартире, где польская мафия проводит сделку по продаже наркотиков, и сделка заканчивается расправой. Один лежит здесь. А другой — звонит. — Рука снова легко легла на ногу мертвеца, словно Гренс надеялся, что тот пошевелится. — Что ты там делал? Что вытам делали?
Ему было страшно! Но он не умрет. Он в первый раз увидел Крышу, и раз эта встреча не закончилась его гибелью, значит, послужит продвижению наверх. Он не знал, как именно, но ради того, чтобы приблизиться к успеху, Паула три последних года рисковал жизнью ежедневно, каждую минуту.
Хоффманн сидел рядом с пустым стулом в слишком светлом зале для совещаний. Гжегож Кшинувек вышел — элегантный костюм, хорошая репутация и слова, якобы вовсе не подразумевающие того, что значат на самом деле — мафию, деньги и насилие ради еще больших денег.
Второй заместитель больше не растягивал губы в улыбке и не сидел, словно шест проглотил. Он открыл бутылку зубровки и смешал ее с апельсиновым соком; пить водку с шефом означало переход к близким доверительным отношениям, и Хоффманн улыбнулся травинке в бутылке (не особенно вкусно, но — акт вежливости и в соответствии с обычаем) и сидящему перед ним бывшему офицеру разведки, который тщательно продумал всё мероприятие и даже заменил некрасивые стаканы с кухонного стола на два дорогих, дутого стекла, бокала для грога; большие руки не знали, как их держать.
— Na zdrowie. [17]
Посмотрели друг на друга, выпили, и второй заместитель снова налил водки в бокалы.
— Закрытый рынок.
Он выпил и наполнил бокалы в третий раз.
— Теперь поговорим без обиняков.
— Предпочитаю именно такие разговоры.
Третий бокал был пуст.
— Шведский рынок. Пришла его очередь. Сейчас.
Хоффманн с трудом сохранял спокойствие. «Войтек» уже контролировал скандинавский рынок. Датский. Финский. Пит начинал понимать, в чем дело. Зачем здесь только что сидел Крыша. Почему сам он держит бокал чего-то, имеющего вкус зубровки и апельсинового сока.
Он так долго шел к этому.
— В Швеции в тюрьмах сидит больше пяти тысяч человек. Почти восемьдесят процентов из них наркоманы, которые активно употребляют амфетамин, героин, алкоголь. Верно?
— Да.
— Десять лет назад было так же?
— Тогда тоже, да.
Двенадцать гребаных месяцев в камере Эстерокера.
— На улице один грамм амфетамина стоит сто пятьдесят крон. А в тюрьме — втрое больше. Один грамм героина стоит на улице тысячу. А в тюрьме — втрое больше.
Збигнев Боруц вел такие разговоры и раньше. Но с другими сотрудниками, перед другими операциями и в других странах. И все эти разговоры вертелись вокруг подсчетов.
— Четыре тысячи сидящих по тюрьмам наркоманов — амфетаминщики, которые принимают по два грамма в день, и героинщики, которые принимают один грамм в день. За один день, Хоффманн, можно заработать… восемь-девять миллионов крон.
Паула родился девять лет назад. Смерть ходила за ним по пятам. Но ради этой минуты, ради этого мига — стоило жить так. Именно к этому он стремился. Теперь он достиг цели.
— Операция колоссальных масштабов. Но начальный этап… надо вложить большие деньги, прежде чем мы запустим машину, прежде чем мы получим отдачу.
Второй зам посмотрел на пустой стул, стоящий между ним и Хоффманном.
У «Войтека» был запас прочности, позволяющий ему вкладывать деньги и ждать, сколько понадобится, чтобы завладеть закрытым рынком. У «Войтека» имелся экономический гарант, восточноевропейский вариант мафиозного консильере — но с большим капиталом и более могущественный.
— Да. Операция колоссальных масштабов. Но — вполне выполнимая. И руководить ею будете вы.
Эверт Гренс открыл окно. Он частенько открывал окно в полночь — послушать, как бьют часы на церквах, Кунгхольмской и еще на одной, местонахождение которой ему никак не удавалось определить. Он знал только, что церковь эта довольно далеко, и по вечерам еле слышный звук не достигает Управления, его гасит ветер. Гренс бродил по кабинету. Странное чувство: первые вечер и ночь в полицейском управлении без звучащего из темноты голоса Сив Мальмквист. Гренс привык подремывать, слушая какую-нибудь собственноручно записанную кассету.
Теперь здесь не было ничего, что хотя бы напоминало покой.
Раньше Гренс никогда не думал о ночных звуках, переливающихся за окном, и теперь его бесили автомобили на Бергсгатан и даже машины на Хантверкаргатан, газующие на крутом склоне. Гренс закрыл окно и теперь сидел во внезапно наступившей тишине; компанию ему составлял факс, только что пришедший от Клёвье из шведского Интерпола. Гренс прочитал запись проведенного по требованию шведской полиции допроса польского гражданина, который пару лет назад снимал квартиру в доме номер семьдесят девять по Вестманнагатан. Мужчина, чье имя Гренс едва мог выговорить, сорока лет, родился в Гданьске, проживает в Варшаве. Мужчина, которого до этого не привлекали к суду, не подозревали ни в каких преступлениях и который, по словам проводившего допрос польского полицейского, вне всякого сомнения находился в Варшаве в тот момент, когда в Стокгольме было совершено убийство.