В разгоне тяжелый хорунжий еще проносится вперед, распахивая пикой поляну, так что порученец едва успевает убрать ноги от борозды, и сверзивается у кустов мешком, издав не стон, а лишь хриплый выдох.
– C’est tout, – подводит итог лейтенант. – Других ждать не придется.
– Убедительно, что и говорить, – произносит ошеломленный императорский порученец.
– Вы можете встать? Передвигаться самостоятельно? – вопрошает его конный егерь. – Необходимо срочно доставить вас по назначению. Вот ваша сабля.
Порученец делает усилие, поднимается, с благодарностью принимает свое оружие. Голова у него все еще идет кругом, но вертикальное положение дается ему уже без сильной натуги.
– Полагаю, вам в седле будет легче, чем на ногах, в них правды нет, как любят говорить русские, – удовлетворенно замечает лейтенант и, повернувшись, уже через плечо сообщает о своих срочных намерениях: – Куда вас сопроводить? Я с вами до ближайшего аванпоста… обязан, а потом уж продолжу объезд, так сказать, вверенной мне враждебной территории.
Он делает пару шагов вперед, но тут замечает некую помеху на своем правом плече. Он бросает взгляд на плечо: нет, то не ветка вовсе. А что же то?! Острие клинка касается его плеча… и даже похлопывает по плечу эдак по-дружески…
Стремглав обертывается французский разведчик в правую же сторону – и что видит? Видит императорского порученца, тут же отступившего вспять на шаг и опустившего саблю.
– Что за странный жест?! – удивленно вопрошает лейтенант. – Объяснитесь, месье!
– Я благодарю вас за спасение. Именно сей ваш храбрый поступок убеждает меня сделать таковое признание, – отвечает тот, уже вполне пришед в себя. – Я вовсе не французский офицер. Позвольте представиться: разведывательной роты Ахтырского гусарского полка поручик… Soboleff Alexander! Иным словом, перед вами русский офицер, присягавший русскому императору Александру, а вовсе не Наполеону Бонапарту.
Глазом не моргнул французский лейтенант.
– Galimatias! – усмехается он, впрочем, остро приглядываясь к порученцу, как к потерявшему рассудок. – У вас, верно, в голове помутилось от удара. Очнитесь! Вы говорите на диалекте человека, всю жизнь прожившего в Париже.
– Всю не всю, а три года действительно жил я в Париже и был тогда счастлив, – вдруг соскакивает «императорский порученец» на столь же чистый говор совсем иной, северной столицы. – Очнитесь теперь и вы! Перед вами русский! Русский разведчик! Сейчас вы привели бы меня в расположение ваших частей и облегчили бы мне коварную задачу. Но в настоящих обстоятельствах моего необычайного пленения и спасения было бы совершенно бесчестно с моей стороны воспользоваться вами. Да, вы, вероятно, спасли мне жизнь. Повторюсь: казаки церемониться не стали бы. Тем более, если бы нарвались на ваши разъезды. Да, я, как и вы, выехал в разведку – и ненароком попал на других наших разведчиков. Своя своих не познаша. Я и моргнуть не успел, как они меня сшибли… А потом уж, когда очнулся, увидел вас, а не их. Порой случаются удивительные казусы.
– Fabuleusement! – охватив разумом удивительный казус, снова усмехнулся лейтенант Нантийоль, умело подавляя изумление. – И что же вы теперь предлагаете делать?
План у «бывшего императорского порученца» уже был наготове. Раскрыть его не составит труда, поскольку в мундире французского «императорского порученца» скрывался не кто иной как… ваш покорный слуга, Соболев Александр Васильевич, в ту пору еще поручик и прочее-прочее.
– Будь обстоятельства проще, я бы теперь предложил вам, месье Нантийоль, временное перемирие, за сим и разойтись с миром, – с чувством говорит поручик Соболев по-французски. – Но обстоятельства усугублены тем, что вы только что лишили жизни подряд трех воинов моей же армии, трех воинов, присягавших моему императору. А сего я уже спустить не могу. Не в силах. За сим предлагаю вам честный поединок.
Лейтенант Нантийоль остро взирает на противника, хмурит брови, сжимает губы… затем живо трижды моргает, и бледная тень пролетает по его лицу, словно холодное рассветное облачко затмило на пару мгновений солнце, только что вставшее на восточной стороне и теперь сквозь редкий на краю лес и купы кустов освещающее француза.
– Невероятно! – вновь изумляется он, но в ином слове. – У вас отличная сабля! Вы же только что могли развалить меня с тыла, как кочан капусты! И благополучно продолжить свою разведку…
– Как вы могли такое подумать! Вы же мой спаситель! – взаимно искренне изумляюсь я, если уточнить, до глубины души оскорбляясь. – А я, к вашему сведению, русский дворянин и офицер!