Больше я времени не теряла, я точно знала где я сейчас хотела бы быть.
В доме сына шли последние приготовления к праздникам. Света укачивала Влада, Игорь и Костя с младшими сыновьями были у костра. Ирина тихо сидела в углу у стола, выкладывая тонко порезанную колбасу на тарелки. Ольга крутилась рядом, у неё закипали термобигуди. А Аля чуть нахмурившись толкла картошку с такой злостью, что казалось столешница, на которойстряла кастрюля, сейчас хрустнет. И вдруг замерла.
— Аля? — заволновалась Ирина. — Ты чего? Голова закружилась?
— Бабушка… — еле шевеля плохо слушающамися губами произнесла внучка. — Бабушки больше нет.
— Ты сдурела? Ты чего несёшь? — завизжала Ольга.
— Оль, подожди. Ты же видишь как она побледнела ни с того, ни с сего. — Остановила младшую сноху Ирина. — Алён, с чего ты так решила?
— Просто стало очень холодно, — тëрла грудь внучка. — Я просто знаю…
— Просто она хочет испортить мне праздник! — никак не приходила в себя Ольга.
Я не выдержала и обняла внучку. Пусть она вряд ли почувствует.
— Ты справишься, — шепнула я. — Я знаю.
— Аль, — позвала внучку Ирина.
— Всё хорошо, тёть Ир. — Язвительно хмыкнула Аля. — Многое вынес русский народ. Пережил и чуму, и войну, и холеру…
— Аля! — округлила глаза Ирина. — Вот ты язва!
— Дурная наследственность по женской линии, — пожала плечами внучка улыбаясь.
Вот только улыбка была неживой и неискренней. Она всю ночь, как приклеенная, была на лице у внучки. И исчезла только утром, когда по приезду в больницу их не пустили в палату, а попросили пройти в кабинет врача. Аля скромно села в коридоре.
— Во сколько? — только и спросила она у вышедших с белыми лицами родителей.
— В одиннадцать, точнее между восемью и одиннадцатью. — Со страхом произнесла сноха, странно глядя на дочь.
— А Баюн где? — повернула внучка голову к медсестре.
— Баюн это кот? Чёрный такой? — залепетала та. — Я зашла, а он лежит рядом с вашей бабушкой, я не знала…
— Кот где? — устало спросила Аля.
Медсестра принесла какую-то коробку.
— Вот, выкинуть хотела. Непонятно же откуда взялся, — отдала она коробку с Баюном Але.
— Вот чудная, — перешептывались две санитарки. — У бабки и цепочка на шее, и медальон, и кольцо. А она не про золото, а про кота дохлого, которого непонятно как протащили в больницу.
— Да в шоке девка, бывает так, — ответила вторая. — А за золото в такие моменты нормальные люди не думают. У них горе. Они бы и с себя всё отдали, лишь бы изменить случившееся.
— Она знала, она всё знала, она вчера точно по времени сказала, — быстро шептала сноха.
— Оль, отстань! — вдруг осадил её Костя.
И непонятно, чего больше испугалась Ольга. То ли того, что внучка почувствовала мой уход, то ли вот этого резкого ответа.
Неизвестность пугала, и хотелось побыть с ними, точно узнать, что у близких и любимых всё будет хорошо. Но я уже чувствовала, что меня тянет куда-то, и противостоять этому давлению было невозможно, хотя я и пыталась, выгадывая последние секунды.
Странное ощущение, что ты состоишь из сотен частиц, и каждая помнит, думает, чувствует, куда-то стремится. Это движение было прервано сильной болью в спине и затылке, словно я упала с большой высоты. Сознание угасало, выхватывая тёмное дерево вокруг, голоса, и уходящее чувство злости, ярости и страха. Чужого страха.
Глава 37
Когда-то, у меня обнаружили камни в почках. И удалять их можно было только хирургическим путём из-за весьма опасной формы, звёздчатой. За красивым названием прятались острые наросты-шипы, что тянулись лучами в разные стороны. При выведении они просто разорвали бы ткани органов и сосудов. Была операция и общий наркоз.
И вот сейчас я словно оказалась в том самом состоянии, когда тело кажется чужим, и в те редкие моменты, когда его вообще ощущаешь, не слушается. Я не могла понять, сплю я или прихожу в себя. И что за странные ощущения, если я точно помнила, что умерла. Глаза открывать было больно, виски буквально трещали от адской боли, чужие голоса только усиливали эту пытку. Но и в тишине, я не могла остаться в покое. В мою память словно впечатывалась чужая жизнь. С чувствами, эмоциями, с каждой прожитой секундой. Я наполнялась чужими знаниями, мыслями и чувствами.
К тому моменту, когда я смогла осознать, что я лежу в кровати, в тишине и, кажется, темноте, и попыталась открыть глаза, я уже понимала, что я не просто умерла. Моя душа, мой характер, моя личность, всё то, что и было мной, оказалось в одном из многочисленных отражений нашего мира. По крайней мере, здесь верили именно в такое устройство вселенной. И я получила шанс на совершенно новую жизнь. Но…
Всегда есть некое но! Я знала всё, что знала леди Диана, девушка, в теле которой оказалась моя душа. Странно, но это тело воспринималось как одежда с чужого плеча, которую отдали за ненадобностью. Но с учётом моих новых знаний и памяти леди Дианы, у меня эта «одежда» вызывала неимоверное чувство брезгливости. Если можно было бы представить моё собственное отражение, но с совершенно противоположной полярностью, то это была бы леди Диана.
Этот мир жил по своим законам, впрочем, странно было бы ожидать иного. Здесь развитие человеческого общества миновало период феодальной раздробленности и замерло, тщательно и трепетно сохраняя неограниченную власть монарха, жёсткое сословное деление, власть богатства и происхождения. Здесь не существовало электричества и парового двигателя, в памяти леди Дианы я не нашла аналогов своим знаниям и представлениям о многих привычных для меня вещей. Но главным отличием этого мира от моего было существование такого явления, как магия. Здесь это называли дар или озарение. А людей, владеющих магией, соответственно одарёнными или озарами.
Для тех, кто рождался аристократом, это действительно было даром, а вот для всех остальных настоящим проклятием. Озаров забирали из семей и одарённый становился собственностью короны. Но ещё более ужасная судьба ожидала девочек-озаров.
Дар передавался по крови. Были случаи внезапного пробуждения дара, но у ребёнка озара почти наверняка проявлялся дар. Девочек-озаров растили в закрытых школах-пансионах. По факту смеси тюрьмы и интерната. Их дар блокировали, считая, что женщине ни к чему его развивать, и она может лишь передать его следующим поколениям. В этом мире идея всеобщего образования не нашла понимания, а женское образование вообще отсутствовало. Обучались только аристократки и на дому. Также обучаться могли девочки из второго сословия, фрау. Но им уже предстояло сдавать экзамен на разумность.
Все остальные считались одушевлённым имуществом сначала отца, или старшего мужчины в семье, а затем мужа. То есть не аристократкам могло повезти либо с отцом, либо с мужем, что означало для них более-менее нормальную жизнь и отношение к себе.
Девочки-озары даже такого ничтожного шанса были лишены. По достижению совершеннолетия девушку мог забрать один из высокопоставленных аристократов. Обычно, чтобы улучшить кровь или получить наследника с даром, аристократ с титулом от графа и выше подавал прошение в канцелярию императора о разрешении квази-брака. Такие прошения одобрялись всегда, и лорд, словно скотину, выбирал себе младшую жену. Бесправную служанку и фактически наложницу. Права на имя младшая жена не получала, как и любых других прав вообще. В основном лорды уже были давно женаты на леди, достойных аристократках из достойных родов. Дети от девушки-озара, считались детьми лорда и леди. И хотя официально в правах и положении они никак не были ущемлены, всё равно… Почти брак, почти жена, и такие дети воспринимались как, почти бастарды. Просто имеющие равные права с остальными детьми и без понижения в сословии. Обычно бастарды аристократов становились фраями и фрау.
Девушки, которых участь быть официальной любовницей миновала, через год после совершеннолетия отправлялись на ферму. Именно так называли небольшие и закрытые ото всех и от мира вообще лагеря, в которых содержали озаров. Там девушкам назначали «мужа». Империи были важны озары. Находить и отлавливать их становилось всё сложнее и сложнее, а так одарённых просто разводили, как скот.