За рассказом незаметно пролетело время, и вскоре мы отправились в путь до поместья Де Орли. Правда, после рассказа фрая Гюнтера появилось ощущение, что поместье обладает слишком уж мрачной историей.
— О чём задумались, леди? — спросила уже в дороге Герда.
— Думаю о рассказе фрая. Этот Ланс де Орли… — пыталась подобрать слова я.
— Редкая мразь он! — зло и решительно ответила Герда.
— Ничего себе! — удивилась я. — С чего такие выводы?
— А то непонятно, что город он уничтожил, чтобы наложить лапу на торговлю? Ведь торговцы его ни в грош не ставили. И про местные обычаи он прекрасно знал, и тайные ходы в город. И болезнь меняет людей. Но не за такой короткий срок. А вот возможность собрать чумных и прокажённых со всей империи и перевезти их в город, пообещав вольную жизнь до смерти, у этого дюка как раз была! — печатала Герда.
— Да уж, — только вздохнула я. — А ведь его потомок и сейчас жив, здоров и является одним из самых знатных людей империи.
Глава 48
Разговор как-то затянулся сам собой. Герда, когда не старалась соответствовать своей роли служанки, а я всё больше убеждалась, что служанка она совсем недавно и совершенно не привыкла к сословным рамкам, была очень внимательной слушательницей и прекрасно выстраивала логические цепочки из услышанного. А вот дальше к ней появлялись вопросы.
Герда без стеснения озвучивала свои выводы, не обращая внимания на то, что сразу себя выдаёт по всем статьям. Во-первых, здесь не было женского образования, а некоторые её выводы были бы невозможны без определённой базы знаний и опыта. И где это интересно женщина простого происхождения этого опыта смогла набраться? Если даже леди не имели работы и были скорее стервозной вывеской семьи, чем полноправными членами общества. Как раз перед отъездом я читала в газетах о скандале с леди Таисией, графиней Сторил. Девушка осмелилась не просто проникнуть в высшее учебное заведение под видом собственного брата. Хотя одно это вызвало такую бурю негодования, что на неё было совершено покушение. Так ещё и устроилась работать, и ни куда-нибудь, а в столичную управу йерлов, местных стражей порядка.
А во-вторых, люди здесь чуть ли не с младенчества приучались ко всевозможным сословным границам. И даже уличные мальчишки-газетчики мгновенно меняли манеру держаться в зависимости от того, кто стоял перед ними: лорд, фрай, сорр или чернь. Иными словами, сохранять подчинение условиям сословных ограничений и подчинения, здесь было естественным поведением. А для Герды все эти «да, леди, конечно, леди» требовали усилий и напоминаний. Для взрослой женщины очень странная особенность. Так и хотелось спросить, где же та чудесная деревня, где люди не обращают внимания на происхождение?
Тем не менее, спорить с ней и обсуждать свои выводы, было очень интересно. И я ощущала странное чувство родства и ностальгии, вот так же мы спорили и обсуждали всё время с Генкой, получая то самое «семейное» мнение во всех вопросах.
— Жаль что неизвестно кто такая Пташка, — вздохнула я. — Или ты тоже думаешь, что мать Эдмонда Вестарана была не в себе?
— Да уж конечно! — хмыкнула Герда. — Скорее ей запретили что-то рассказывать под страхом смерти, своей или сына. А это «Пташка» больше похоже на домашнее прозвище кого-то очень для неё близкого и важного. Иногда так бывает, что такие прозвища становятся роднее имени.
— Да, я знаю такой случай, — согласно кивнула я, вспомнив Лисёнка.
— Видно ничего хорошего с этой Пташкой не случилось, раз леди де Орли говорила о ней в прошедшем времени, — вздохнула Герда. — И с нами тоже будет всё не очень хорошо, если мы не поедим.
Едва волшебное слово «поедим» прозвучало, как в щель между лёгкой крышкой, чуть прикрывающей большую коробку с подушкой внутри, и краем этой коробки просунулась чёрная кошачья лапа, ловко отодвигая крышку до конца. Изогнувшись дугой и вытянув лапы, Баюн зевнул и с выражением вечного кошачьего любопытства на мордочке оглянулся.
Дорогу он не любил ещё в прошлой жизни, вот и здесь Баюн почти всю дорогу спал в коробке, реагируя только на слово «еда». Сейчас, абсолютно игнорируя меня, замерев статуей, он пристально наблюдал за тем, как Герда откидывает закреплённую между сиденьями кареты столешницу и выкладывает из корзины, закрытой тканью, порезанный на куски хлеб и завёрнутую в кальку курицу.
— В гостинице, когда узнали, что ещё и ужин нужен в пансион, положили таких семь тушек, — объяснила Герда внушительный размер корзины, занявшей всё пространство под одним из сидений. — Варёных яиц примерно десятка три, ну так, если на глаз считать, хлеб, сыр. Похоже надеются, что и пансионатским что-то, да перепадёт.
Баюн в это время потихоньку подкрадывался вплотную к Герде. Каждый раз ненамного сдвигаясь и снова замирая. В конце, возмущённый невниманием к своей особе, Баюн начал осторожно прикасаться лапой к локтю Герды, раскладывающей еду.
— Бай, не мешай, — ответила Герда. — Иди, вон, на место.
Герда чуть приподняла локоть, и Баюн легко запрыгнул на эту подставку и расположился на плече Герды.
Мысли заметались в голове, сопоставляя и ища противоречия. И не находя их. А сердце вторило безумству в голове. Я десятки, если не сотни, раз наблюдала эту картину. Именно так, с опорой на подставленный локоть, Баюн забирался на плечо Генки. Там было его место. И именно так Генка сократил имя Баюна. Сам зверь отлично откликался и на Баюн и на Бай.
Но вот Герда об этом знать не могла! Не осмелилась бы местная жительница сократить имя питомца леди по своему усмотрению. Не могло быть плечо служанки местом для недавно купленного котёнка. А ведь в тот день Гена ушёл на рыбалку с Баюном. Мог ли кот провести каждого из нас в это странное отражение нашего мира? Или это просто отражение души моего мужа? Просто в женском теле?
И что делать мне, чтобы это узнать? Спросить прямо или ждать следующей подсказки и наблюдать? Но мне же теперь каждый жест, каждое слово будет казаться знакомым и знаковым!
Вот и сейчас, разложив еду и дождавшись, когда я начну есть, Герда тоже приступила к дорожному ужину. Хлеб она не кусала, а отламывала небольшие кусочки, начиная с самого кончика. Хлеб лежал на салфетке, поэтому новым кусочком собирались крошки от предыдущего разлома. Таким образом, кусочек хлеба съедался до последней крошки. Так кушали все в нашей деревне, наше поколение. Эта привычка прошла через всю жизнь и передалась сыновьям и внучке. Но и совпадение исключать нельзя было.
От мысленной беседы с самой собой меня отвлёк стук по крыше. Дождь снова нагнал нас в пути.
— Леди, уже башни проезжаем, до ворот Де Орли меньше часа! — предупредил возница.
С двух сторон от дороги на небольших возвышениях, скорее даже каменистых холмах были видны полуразрушенные башни. А над дорогой нависали обломки когда-то соединявшего их моста. Возможно, во времена Ланса Орливудского это было мощное сооружение, первый бастион на пути врага. Но сейчас остовы башен торчали словно обломанные клыки на обглоданной временем челюсти. Жуткое ощущение от которого передёрнуло и заставило внутренне собраться.
— Если и остальное поместье выглядит также… Как можно было догадаться держать здесь детей? Мне и то страшно! — решила поделиться мыслями я.
— Вот и я пытаюсь определиться, не проще ли всё как-нибудь случайно снести? — глядя в окно ответила Герда.
Глава 49
Последняя фраза вызвала усмешку. Вспомнилось, как вот так «случайно снесли» во время учений жуткий каркас так и недостроенного монумента в честь начала революции.
Как-то так сложилось, что революцию и последовавшую гражданскую войну не приняли ни мой отец, ни мой муж. Генка хоть и родился уже после, но мнение составил чёткое и пронёс его через всю жизнь. Гражданскую войну он считал бедой и преступлением. Да, подарившую десятки командиров-самородков. Но при этом показавшую, как много чудовищ без понятия чести, совести, верности долгу и присяге прячется под погонами с обеих сторон.