Бен был одинаково великодушен независимо от величины ставки. К примеру, он держал пари с Чарли. По его условиям проигрыш казался столь несомненным, что Чарли сказала:
– Я не буду держать пари. На ваших условиях я наверняка выиграю. У вас нет никаких шансов.
– Никаких? В самом деле? Вот так думает каждый, пока прежде не выиграет другой. Я так же уверен, как и вы. Я так уверен в выигрыше, что ставлю пару перчаток против пары игральных костей… Какой номер вы носите? Вы понимаете, я спрашиваю только для соблюдения формальностей, конечно. Мне в этот раз не грозит проигрыш.
Он залился сладеньким смехом и поймал тоненькие крепкие пальчики Чарли в свою пухлую лапу. Чарли с быстротой молнии выдернула руку. Она сама удивилась своей реакции. Это был, вероятно, непроизвольный протест против чего-то омерзительного.
Конечно, она выиграла пари. Бен прислал шесть пар лучших французских лайковых перчаток. Чарли задумчиво перебирала их без тени удовольствия на лице. Она ведь была далеко не дурочкой, но тем не менее называла себя глупой и гнала мысли, назойливо возникавшие в ее голове. Однако с этих пор, когда Бен Гарц не приходил или звонил, ее неизменно не оказывалось дома. Он писал – она не отвечала, он посылал цветы или конфеты – она никак не реагировала на его подношения. Каким-то образом Бен узнал, что Чарли условилась встретиться с матерью в кафе во время обеденного перерыва у Шильда. Он их подстерег, подхватил и почти насильно повез к Блекстону. Здесь, в пышной роскоши раззолоченного ресторана, с видом на бульвар и на озеро, он был в своей стихии.
– Пожалуйста, Морис, столик у окна, у центрального окна. Так, так! Ну что же вы нам предложите? Омары? Артишоки? Японские сливы?
Он припомнил, как Чарли однажды сказала, что обожает омаров.
– Только, Морис, не вздумайте подавать мелких! Эта леди хоть и куколка, но толк в них знает. Тащите нам великана среди омаров. И горячего. И вдоволь соуса!.. Ну, миссис Кемп, а вы что прикажете?
Чарли едва притронулась к поданному ей огромному сочному омару и надменно отставила тарелку, чтобы хоть как-то наказать Бена, Говорила она мало и все о Лотти, была холодна как лед, неприступна и рассеянна. «Куколка»! Она, Чарли Кемп, которая терпеть не может дешевку, кудряшки и всяческое кривлянье!
Она думала о Джесси и глядела через улицу на голубой простор озер с таким видом, точно это был океан, разделяющий их с Джесси. До сладкого она и вовсе не дотронулась.
Миссис Кемп и не пыталась говорить с Чарли о настойчивых знаках внимания Бена. Вероятно, вначале она даже самой себе не решалась дать отчет в том, что это внимание означает. Но затем, может быть и невольно, она начала медленно отравлять сознание дочери.
– Все говорят, что война будет тянуться еще годы. В конце концов на свете не останется ни одного молодого человека, да, пожалуй, и мужчины средних лет. Никого, кроме стариков и детей. Погляди на Францию, на Польшу, на Германию! Не знаю, что будут делать девушки…
– Делать? – лукаво переспросила Чарли.
Она отлично понимала, что мать под этим подразумевает.
– Ну да, как им тогда быть с замужеством. Девушки, знаешь ли, должны раньше или позже выходить замуж!
– Не считаю, что это так уж необходимо, – холодно сказала Чарли (та Чарли, что в тоске простирала к любимому руки сквозь тьму).
– Ну, а я считаю. Неужели ты хотела бы стать второй тетей Шарлоттой? Или даже второй Лотти?
– Есть и худшая участь на свете милая мама. Я знаю многих замужних женщин, завидующих моей независимости. И не знаю ни одной замужней дамы, которой я могла бы позавидовать.
– Нечего сказать, хороший комплимент твоему отцу.
– Не переводи на личности, мама. Из всех виденных мной отцов я предпочла бы папу. Он – прелесть. Я люблю его смех, и его доброту к тебе, и его чуткость, и благородство, и то, что он до сих пор сохранил свою талию, и то, как иногда он не понимает меня. Люблю в нем все – как в отце. Но в качестве мужа для меня в папе недоставало бы некоторых нюансов… Однако что это за разговор. Вы поразили меня, миссис Кемп!
Как-то в середине зимы Генри Кемп вернулся домой более измученным и осунувшимся, чем обычно. Белла была в спальне. Открывая своим ключом парадную дверь, Генри всегда вопросительно насвистывал один и тот же мотив в две или три нотки – своего рода супружеский сигнал, обозначавший: «Ты дома?» В дни младенчества Чарли всегда устремлялась на неуверенных еще ножках по длинному коридору на звук этого сигнала. И хотя он с нежностью подхватывал ребенка на руки, целовал он всегда сначала жену. Правда, Белла не всегда бывала дома. Она вовсе не принадлежала к числу тех жен, которые считают своим долгом неизменно встречать своих повелителей, когда те, усталые, возвращаются с работы домой. Часто из-за какого-нибудь концерта, или утренних визитов, или затянувшегося бриджа она не поспевала к возвращению домой ее мужа. Тогда вопросительный сигнал сиротливо звучал в пустой квартире и Генри приводил себя в порядок к обеду, прислушиваясь, не раздастся ли щелканье замка входной двери.
И сегодня он засвистел как обычно. Но с каким усилием складывал он губы в трубочку, чтобы издать звук, бывший раньше таким веселым!
– Ау! – ответила ему Белла.
Впервые за годы их супружества он пожалел, что она дома. Он вошел в спальню – большую изящную комнату, выдержанную в розовых тонах. Белла стояла перед зеркалом и, подняв руки, поправляла прическу. Она улыбнулась ему в зеркале:
– Ты сегодня рано пришел!
Он подошел к ней, обнял ее за плечи, поцеловал в губы. Генри Кемп все еще был влюблен в свою женушку. В этом поцелуе слились и страсть, и страх, и вызов, и протест против ударов жестокой, преследовавшей его теперь судьбы. Он посмотрел на эту все еще хорошенькую женщину, и рука его сильнее сжала ее, и снова он крепко поцеловал ее, словно это поддерживало его и придавало ему силы.
– Генри! – Она высвободилась из его рук. – Посмотри на мои волосы!
Он посмотрел на них, потом на их отражение в зеркале, на ее лицо, круглое и розовое, на свое лицо рядом с ней. Контраст поразил его – таким желтым и исхудавшим казался он рядом с ней.
Он потер рукой щеки и подбородок.
– Черт возьми, вид у меня скверный!
– Тебе нужно побриться, – небрежно бросила Белла и отвернулась от зеркала. Он схватил ее за локоть и посмотрел ей прямо в глаза. Лицо его было искажено болью.
– Белла, нам нужно выбраться отсюда!
– Выбраться ох… то есть как?
– Наш контракт заканчивается в мае. Все равно нам пришлось бы тогда выехать. Но сегодня я говорил с неким Личем, участником фирмы «Девид, Андерсон и компания». Они заработали кучу денег на военных поставках. Его жена ищет квартиру приблизительно таких размеров и в этом районе. Им можно передать наш контракт.
– Сейчас? Немедленно?
– Да. Мы можем снять квартиру поменьше. Мы… мы должны на это пойти, Белла.
Она с ужасом огляделась. Это был взгляд, вобравший все детали комнаты, словно она видела их в первый раз. Таким взглядом смотрят на любимую вещь, которую вот-вот вырвут из рук. Это была роскошная комната, с шелковыми покрывалами на кроватях и розовыми занавесями. Комната капризной, любящей роскошь женщины. Обстановка Беллы была так же изысканна, как и ее костюмы. Кровати были из великолепного темного ореха – настоящие произведения искусства. Лампочка между кроватями светила тем мягким, сдержанным светом, какой нужен, чтобы чтение на ночь убаюкивало, а не возбуждало. На столике почти беззвучно тикали маленькие часы тончайшей французской эмали.
Ужас стоял в глазах Беллы, когда она перевела взгляд от всех этих вещей на мужа.
– О, Генри, неужели мы не можем еще немного продержаться! Война не может долго тянуться. Все говорят, что она скоро окончится, – может быть, весной…
Она забыла, что только что сама убеждала Чарли в том, что войне не будет конца!