Когда твоя душа возвращается словно блудный сын, в голове витают удивительные мысли. Боже, какие это мысли, хочешь знать? Как же все-таки это прекрасно сидеть на веранде теплым вечерком в середине осени, перед закатом солнца, когда последние его лучики касаются твоей кожи. Ты развалился в своем кресле и слушаешь через открытое окно, как играет на пианино твоя дочь самую красивую музыку на свете, спокойную, тягучую, парящую. Тебе приятно и спокойно на душе, на сердце. Тебе настолько спокойно, что начинаешь притягивать, чувствовать всю полноту любви этого мира. Что-то проходит сквозь всего тебя, через каждую клеточку твоего тела, что-то мягко вибрирующее, пульсирующее, со всех возможных сторон. И вместе с тем ощущаешь радость в своей душе, ты признаешь триумф своей жизни, ты понимаешь, вот оно, то, чем одарены избранные люди, что жаждут искатели подлинных сокровищ. Хочется просто разрыдаться, наплевав на всех.
Как я узнал позже, это был первый признак излечения моей души. Это она показала мне, как любить этот мир. Это она научила любить и воспитывать детей не как оброк за свои прошлые грехи, а как источник мучительного счастья. А я много натворил плохих дел на войне, но хуже всего то, как я воспитал своего родного сына. Я благодарю господа, что смог все-таки помириться с ним.
Сейчас у меня трехлетняя приемная дочь, глухая и немая. Мы ее привезли из Восточной Европы, и с ней действительно бывает тяжело в плане общения. Мало того, что она не знает языка, так еще и ее… мм… особенности. Но мы с женой любим ее еще больше за это.
Когда мы впервые увидели, как она ест мороженое, мы просто прослезились прямо там, у киоска. Я не буду это описывать подробно, но было похоже на то, как голодный пес пытается взять в зубы морского ежа, ощетинившегося острыми восьмидюймовыми иголками. Слезы, боль, предвкушение и отчаяние – все в одном месте и сразу. Ребенок, всю жизнь запертый в приюте, никогда не видел в своей жизни мороженое. Кроме этого, произошло еще много других, так сказать, забавных случаев с обычными для нас вещами.
Мы с ней любим гулять по дорожкам парка. У нас есть очень хороший парк с лабиринтами запутанных тропинок, стрижеными кустами и лавочками на полянках. Тень деревьев, приятный теплый воздух, тишина. И она, такая маленькая, тоненькая и хрупкая на своем тонюсеньком, почти проволочном трехколесном велосипеде, медленно едет в трех шагах впереди меня, вращая переднее колесо. Мы идем тихо-тихо, не издавая ни одного шороха. И я как отец, гордый и счастливый, просто глаз не могу оторвать от ее светлой головки. Перед развилкой она останавливается, поворачивается ко мне улыбающимся лицом и беззвучно спрашивает, куда двигаться дальше. Я едва заметно киваю головой в нужную сторону, и мы вновь продолжаем наше душевное путешествие.
Я иду и смотрю на нее как заговоренный. И поверить не могу, за что мне такое счастье. Это и искренне тяжко, и прекрасно в одно и то же мгновение.
«Смотри, какой счастливый старикан», – шепчутся люди, сидящие на лавочках. Наверное, думают, она моя внучка. А я нисколько не обижаюсь, я и есть самый счастливый старикан на этом свете. Я был счастлив вчера, я буду счастлив завтра, до конца моих дней. Почему они не хотят быть такими, как я? Как мне поделиться счастьем с другими людьми, ведь для меня его обретение оказалось довольно-таки легким? И только недавно я стал понимать, что все-таки этот путь – это дело индивидуальное и заслуга каждого в отдельности человека. Лишь стоит прислушаться к своей душе, иметь достаточно смелости.
***
Мероприятия начались в небольшой церкви – алтарь, ряды лавок, несколько образов святых, пианино в стороне и жертвенник. Перед алтарем закрытый гроб на постаменте, на нем черное бархатное покрывало. Море цветов и венков. На пюпитре большая фотография в рамке выпускницы местной школы, в академической шапочке и накидке. Здесь она улыбалась широкой улыбкой и светилась все теми же счастливыми васильковыми глазами. В сердце Марка при взгляде на ее снимок будто что-то екнуло. Черт возьми, подумал он, я не видел ее школьных и студенческих фотографий. И почему я не спросил об этом раньше?