В один из таких дней Марк вернулся с очередного набега на женскую часть общежития, но на сей раз познать вкус успеха ему не удалось. Мало того, ему ясно дали понять, что им просто пренебрегают.
Настроение было самым что ни на есть омерзительным. Марк ненавидел все и всех, когда оно было таковым. Но прежде он винил себя в своих неудачах. Но сегодня он был во всех смыслах голоден, зол, и предпосылок, что настроение хоть как-то улучшится в ближайшем будущем, не предвиделось.
Нужно наесться от пуза, чтобы не быть таким агрессором, выспаться, пусть ценой пропуска первых пар, и заняться, наконец, своими хвостами. Так он думал, поднимаясь по пожарной лестнице, чтобы через чердачное окно пробраться до своей комнаты. Общежитие к всеобщему неудобству на ночь запиралось, чтобы приучить студентов хоть к маломальскому распорядку.
И вот он на месте. Обшарпанный холодильник, две двухъярусные кровати, один-единственный годный стол, на котором следовало еще и проектировать чертежи, хотя учиться вроде нужно было всем троим сразу. Кроме прочего, стулья, шкаф и куча коробок среди остального барахла. Нет, это картина отнюдь не начала века, но точно, конца двадцатого. Марк взял полотенце, сходил в умывальник и вернулся обратно.
Кастрюли в холодильнике не оказалось, но она обнаружилась на столе, с торчащей из нее поварешкой. Этим-то она и вызвала раздражающие мозг подозрения. «Не дай боже, опять все сожрали», – подумал Марк, чувствуя, как кровь начинает закипать в теле. Он грубо выхватил крышку и получил то, чего меньше всего желал. Пустая грязная посудина с отбитой местами эмалью и обглоданной суповой костью на дне искренне потешалась над ним.
– Так, значит, поздно приходящему кости, – прошипел в злобе Марк.
Он встал, саданул ногой по дну верхнего яруса кровати, как раз в том месте, где решетку растягивал неподъемный зад Жира. Тот мгновенно вздрогнул, словно обжегся о раскаленную сковородку, приподнял голову, но слезать с кровати не отважился. Вместо этого он забился в ее дальний угол и плотнее накрылся по шею одеялом.
– Ты совсем обезумел, я сегодня полдня варил и что я вижу? – рычал Марк.
– Ты сегодня рано, – оправдывался Жир.
– Без тебя знаю! Где жратва?
– Я думал, ты как обычно вернешься после завтрашних пар, а до этого времени я бы успел приготовить, – мямлил толстяк.
– Давай слезай и вари, – скрипел зубами от растущей злобы Марк.
– Ты успокойся, пожалуйста, я… я слезу и сварганю что-нибудь, – мямлил тот.
– Бегом!
Жир был человеком, совершенно не приученным что-то соображать в агрессивной или быстро меняющейся обстановке. В каждом подобном случае он будто закрывался с головой в броне своего лишнего веса. И даже если на его голову сыпались ругань, плевки, груды ударов, все равно из своего черепашьего мира он выбирался только тогда, когда становилось относительно тихо и безопасно. Притом делал он это мучительно медленно для наблюдавших. В противовес этому у Марка хватило времени накопить еще больше кипящей злобы, готовой просочиться из всех щелей, но высвободиться наружу.
Он встал ногами на нижний ярус, чем вырос над Жиром, и отвесил две мощные оплеухи бедолаге, который, вместо того чтобы живо использовать руки для защиты, зажмурил в испуге глаза и втянул шею, прижимая еще плотнее шерстяное одеяло.
– Слезай и вари, – орал Марк, но отклик был ровно таким же, а именно нулевым. Мало того, к заторможенности Жира добавились сопливые всхлипывания.
Недолго думая, Марк схватил кровать двумя руками и просто сметающим все на своем пути движением принялся сваливать ее набок. Словно подпиленная сосна, она со все нарастающей скоростью начала падать, а Жир в это время выглядел медведем на ее вершине, с ужасом наблюдавшим происходящее. В конце он так и вылетел с нее и кубарем шмякнулся об пол. Для него это были едва ли не самые шокирующие секунды жизни, всерьез угрожавшие дальнейшему прозябанию. Потолок, стена, проклятое одеяло, мешавшее сориентироваться в пространстве, о господи, твердый, как железо, пол. Он так лежал, обдумывая свое положение, тщетно пытаясь решить, что ему сейчас делать и кончились ли, наконец, бедствия на его голову.
– Встал и начал варить! – последовала команда, послужившая для Жира сигналом, что все-таки нужно начать что-то делать, хотя бы шевелиться.
Он поднялся на ноги, часто и глубоко вдыхая воздух как рыба, выброшенная на берег, наконец-то открыл холодильник и достал из морозильного отделения кусок мяса. Затем, схватив разделочную доску и нож, принялся резать его. Замороженное мясо совсем не планировало поддаваться Жиру, а было твердым как глыба, под месяцами не точенным ножом. К тому же оно больно обжигало руки ледяным холодом. К череде несчастий Жира добавилось еще одно, чего он никак не ожидал.