— Нет, я Сорока. Ворона, если вы имеете в виду Белую Ворону, приходится мне тётей. Вы живёте в городе?
— Да. А вы?
— Я предпочитаю деревню. Здесь слишком шумно. Вы знаете, совершенно невозможно сосредоточиться. Какое хорошенькое это у вас перо с хохолком!
— Ну что вы, ничего особенного. Вот сегодня ночью я потеряла перо. До сих пор не могу прийти в себя. Знаете, такое белое-белое с чёрной отделкой.
— Что вы говорите! И не нашли?
— Нет, конечно. Ужасно жалко. Что это у вас на ноге? Неужели колечко? Какая прелесть! Бирюза?
— Да. И у меня ещё есть бирюзовые серёжки. А вот брошку никак не подберу. Вы не поверите, на днях обшарила все магазины. Нет и нет! Хоть плачь.
— А это колечко вы тоже купили в комиссионном?
— Купила? Зачем? Стащила.
Они потрещали ещё немного, а потом Сорока пригласила Таню к себе в Лихоборы.
— Я живу у тёти, — объяснила она. — Она будет очень рада. Лететь недалеко, всего сто километров.
«Осторожно, Таня. Помни, что девочки быстро привыкают к тому, что они сороки, тем более что они вообще любят потрещать. Ты девочка, ты не сорока». Можно было подумать, что Старая Добрая Лошадь была тут как тут — так ясно услышала Таня её грустный предостерегающий голос. Но она устала и была голодна. В конце концов, что за беда, если она проведёт денёк с этой весёлой Сорокой?
— К сожалению, мне необходимо найти Лекаря-Аптекаря, — сказала она. — Он ушёл и не вернулся. Я прождала его целую ночь.
— Ну и что же! Тётя скажет вам, куда он ушёл. Вы знаете, какие они умные, эти вороны.
Таня задумалась.
— Кракешак, — сказала она наконец.
На чистейшем сорочьем языке это значило: «Я согласна».
Пришлось сделать порядочный крюк, но, улетая из города, не могла же она не заглянуть домой хоть на минутку!
Окно папиной комнаты было распахнуто настежь, он рисовал, лёжа в постели, а мама сидела подле него с книгой в руках. У неё было грустное лицо. Она, без сомнения, волновалась за Таню. Но почему-то ей стало легче, когда Сорока, приветливо кивая, пролетела мимо окна.
14. ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ ПРОЩАЕТСЯ СО СВОЕЙ АПТЕКОЙ, А СТАРАЯ ДОБРАЯ ЛОШАДЬ НАДЕВАЕТ ОЧКИ.
Что же значила странная надпись на картоне, висевшем между голубыми шарами: «Хотите верьте, хотите нет — аптека закрыта»? Не стоит ломать себе голову над этой загадкой, тем более что нет ничего проще, как разгадать её. Лекарь-Аптекарь испугался. А когда человек пугается, он бежит.
«Нужно сделать вид, что меня нет, — подумал он, поговорив с Великим Завистником по телефону. — А когда человека нет, его нельзя уволить, потому что нельзя уволить того, кого нет. Прекрасная мысль! Но ведь очень трудно сделать вид, что меня нет, когда я тут как тут, в своей ермолке, в зелёном пиджаке, со своими порошками и микстурами, в которых никто не может разобраться, кроме меня. Значит, нужно удрать. Куда?»
И он решил удрать к Учёному Садоводу, симпатичнейшему человеку, который, как об этом неоднократно сообщали газеты, прекрасно относился к цветам, вообще растениям и некоторым насекомым. Можно было рассчитывать, что столь же хорошо он относится к некоторым людям, таким, например, как Лекарь-Аптекарь. Итак, решено!
Он собрался было вызвать такси, но именно в эту минуту — трах! — постучалась Старая Лошадь.
— Вот кстати-то! — закричал он. — Здравствуй, Ниночка. Надеюсь, ты не очень занята и сможешь отвезти меня к Учёному Садоводу?
— Конечно, могу! — с восторгом проржала Лошадь.
Да, это был выезд, на который стоило посмотреть! Отправляясь в дорогу, Лекарь-Аптекарь надел пальто, тоже зелёное — у него была слабость к этому цвету, — и сменил ермолку на широкополую шляпу, из под которой грустно торчал его озабоченный нос. Через плечо он надел дорожную сумку, в которой звенели банки и склянки. Он уселся на передке, чтобы за спиной уютно плескалась вода, и всё поглядывал по сторонам — не летит ли Сорока? Петька вскарабкался на бочку. Какой же мальчишка откажется прокатиться — если не на роллере, так на бочке с водой?
Что касается Лошади…О, это был один из лучших дней её жизни! Когда Лекарь-Аптекарь укладывался, она попросила его подарить ей очки. Конечно, если бы у него было время, он подобрал бы для неё очки по глазам. Но он очень торопился и нечаянно подарил очки, через которые весь мир кажется весёлым, счастливым.
Теперь она была в этих очках, выглядевших очень мило на её бархатном добром носу. Первые два-три километра она шла осторожно, на цыпочках — привыкала, но, как только город с его сверкающими автомобильными фарами, презрительно косившимися на водовозную клячу, остался позади, она пустилась вскачь, приплясывая и напевая.