Тату тоже растерялась. Внезапный приезд Уллубия застал ее врасплох: мать и сестра нарочно не сказали ей ни слова, решив сделать приятный сюрприз.
Так и стояли они друг перед другом, от растерянности забыв даже поздороваться.
Уллубий опомнился первый.
— Ну здравствуй! — сказал он, шагнув навстречу Тату с протянутой рукой. — Как ты выросла!
— А ты разве не знал, что наши шуринские девушки растут нынче как на дрожжах! А уж гимназистки особенно! — пошутил Солтан-Саид.
Незатейливая шутка эта имела шумный успех и сразу разрядила обстановку. Уллубий как ни в чем не бывало сел на свое место. Но тут снова распахнулась дверь и в комнату, словно вихрь, ворвалась еще одна девушка в гимназическом платье.
Это была одноклассница Тату — Аня. Смуглая, белозубая, с коротко стриженными темными волосами, она была полной противоположностью своей подруге. Заразительной жизнерадостностью, умением легко и просто сходиться с людьми, счастливой способностью сразу чувствовать себя как дома в любой компании она скорее напоминала Зумруд.
— Вон кто здесь? Уллубий! Ну, от меня ты так просто не отделаешься! — весело заговорила она. — Встань сейчас же! Давай-ка я тебя расцелую!
— С удовольствием! Я первый готов поцеловать тебя! — поднялся ей навстречу Уллубий. Однако он не спешил приводить в исполнение эту свою угрозу: одно дело — вольничать на словах и совсем другое — так вот просто взять да и расцеловаться на глазах у всех с молоденькой девушкой. У горцев не принято, чтобы даже близкие люди целовались при посторонних.
Впервые Уллубий увидел Аню года два назад на молодежном загородном пикнике. Он сразу проникся к ней искренней симпатией: ему понравилась ее непосредственность, открытость, прямота.
Как видно, и он ей понравился. Но тут было нечто большее, чем простая симпатия. Аня часто расспрашивала Тату про Уллубия, спрашивала, пишет ли он ей. Тату бесхитростно показывала ей все его письма. Впрочем, в них и не было ничего такого, что не предназначалось бы для постороннего глаза.
Читая их, Аня всякий раз слегка посмеивалась над подругой, говоря, что просто не понимает, как юноша и девушка могут обмениваться друг с другом такими сухими, скучными, деловыми письмами. Что? Тату пытается уверить, что у нее отношения с Уллубием просто товарищеские? Какая чепуха! Неужели она не знает, что мужчину и женщину, в особенности если они молоды, может связывать друг с другом только одно — любовь. Вот если бы она, Аня, завела переписку с каким-нибудь молодым мужчиной, уж она бы…
Слова у Ани не расходились с делом. Однажды она решилась первая написать Уллубию. Письмо было полушутливое, но в нем отчетливо проглядывала подлинная тоска, глубокое и сильное чувство. Уллубий ответил тоже в шутливом тоне. Может быть, отчасти и этим была вызвана нарочитая, подчеркнутая фамильярность нынешнего ее обращения к нему. Появление Ани сразу изменило всю атмосферу встречи. Мгновенно разгладились морщины на лицах мужчин. На губах заиграли веселые улыбки.
— Чур, только одно условие, — крикнула Аня, едва успев занять свое место за столом. — Ни слова о политике! А то я вас знаю: стоит вам собраться, как только и слышишь: «Демонстрация!», «Конституция!», «Революция!» Хватит! Давайте хоть раз в жизни поговорим о другом!
— Попробовать можно. Но боюсь — трудно будет выполнить такое обещание, — сказал Хаджи-Омар.
— Это тебе-то, молчуну, трудно! — сказал Гарун. — Что уж тогда говорить нам, грешным!
— Мне потому и трудно, что я все время молчал. Вам-то хорошо, вы уже выговорились. А мне, — пожаловался он Ане, — эти говоруны не дали даже и рта раскрыть!
Все весело расхохотались.
Хаджи-Омар и впрямь слыл в их компании молчуном. Он больше любил слушать, чем говорить. Легче было заставить его несколько часов подряд переписывать текст какого-нибудь обращения бюро к населению, чем выдавить хоть одну коротенькую реплику в споре.
— Так о чем же нам еще говорить, если не о политике? — растерянно спросил Гарун.
— О любви! — сказала Аня, блестя глазами.
— А кто совсем недавно говорил, что никакой любви нет? Что все разговоры о любви — сплошная выдумка? — насмешливо спросил Солтан-Саид.
— Какой вы скучный человек, Казбеков! — отпарировала Аня. — Тогда я думала так, а теперь иначе! Другие времена — другие песни! Нынче все спорят, шумят, готовы рвать друг друга на куски, точно волки. Кругом хаос, анархия! И именно поэтому сердце мое сейчас жаждет только одного — любви!