— Опаздываете, хорунжий! — недовольно проворчал Сафонов. «Лицо бледное, бабье какое-то. И голос тоже бабий. На боевого офицера не похож. Небось штабная крыса!» — неприязненно думал он, разглядывая командира казачьего подразделения.
— Никак нет, господин капитан! — стал оправдываться тот. — Мы прибыли точно в назначенное…
— А я вам говорю, опаздываете! — повысил голос Сафонов. — Из-за вас мы тут лишних полчаса проканителились… Шнурков, — крикнул он. — Приступай!
Поручик щелкнул каблуками, повернулся и побежал к последнему вагону. Оттуда, как горох, посыпались солдаты в вылинявших гимнастерках, в белых выгоревших фуражках, с карабинами в руках. Выстроившись по два в ряд, зашагали к вагону, в котором были приговоренные. Обступили полукольцом двери вагона.
— Что это? Поют? — удивленно спросил Сафонов, прислушавшись.
— Не иначе, поверили, что мы и впрямь везем их в Ростов, — усмехнулся поручик.
— Не думаю, — хмуро сказал Сафонов. — Скорее всего, они отлично понимают, куда их везут и зачем.
Шнурков извлек из кармана ключи. Железная дверь со скрежетом покатилась по роликам.
— Арестанты! Выходи! — скомандовал поручик во тьму вагона.
Пятеро приговоренных, один за другим, вышли из вагона и, сопровождаемые двумя десятками солдат с карабинами наперевес, медленно зашагали навстречу солнцу.
Трудно было идти в кандалах по ухабистому, неровному полю. Уллубий шагал рядом с Абдул-Вагабом. В одной руке он деря^ал свою каракулевую папаху, локтем другой поминутно отирал заливавший глаза пот. Ворот его черкески был расстегнут. А Абдул-Вагаб — так тот и вовсе был без черкески. Оставил ее в вагоне. Широкая белая косоворотка без пояса свободно болталась на нем.
Колонна прошла шагов триста, не больше, как вдруг от конвоя отделились двое солдат и направились к капитану, который шел сзади. Вытянувшись перед ним, в один голос проговорили:
— Господин капитан! Дозвольте снять с них кандалы! Невозможно глядеть, как мучаются…
— Молчать! — налившись кровью, прохрипел капитан. — Вы что? Тоже в царствие небесное захотели?! Немедленно вернуться в строй!
Пройдя еще с полверсты, процессия остановилась. Трое потных, усталых солдат с лопатами стояли у холмика свежей земли. Если у кого из приговоренных и была до этого крупица надежды — теперь она окончательно исчезла. Теперь-то уж всем стало ясно, что эта земля — из вырытой только что ямы, которой суждено стать их общей, братской могилой.
Уллубий оглянулся назад, увидел голубые, как небо, чистые детские глаза Абдурахмана. Увидел суровые просветленные лица остальных друзей. И вдруг горячая волна нежности и гордости за них залила его сердце. Ни тени страха и растерянности не прочел он на их лицах. Видно было, что все они думают в эту страшную минуту только об одном: о том, чтобы достойно и мужественно встретить смерть, не дрогнуть перед лицом убийц, не обнаружить даже минутной слабости перед ними!
— Ну что ж, друзья, пошли! — сказал он и медленно двинулся вперед.
Солдаты в растерянности глядели, как приговоренные сами, без всякой команды, подошли к могиле и встали плечом к плечу, повернувшись лицом к ним, своим палачам. Они стояли в одних гимнастерках, похудевшие, измученные, но сильные духом, непокоренные, уверенные в победе той идеи, за которую отдают жизнь.
— Может, приказать, чтобы с них все-таки сняли кандалы? — подошел к капитану поручик.
— Не надо! Потом снимете, — буркнул Сафонов. — Быстро! Быстро! Не мешкайте!
Офицеры выстроили взвод солдат. Сами стали по бокам с заряженными револьверами в руках. Позади цепи солдат выстроились спешившиеся казаки.
Сафонов достал из планшета сложенный вчетверо лист бумаги, развернул. Повернувшись лицом к приговоренным, громко стал читать приговор. Видно было, что процедура эта доставляет ему злобное садистское удовольствие. Он явно наслаждался своей безраздельной властью над безоружными, беззащитными людьми, упивался сознанием собственной значительности.
Но приговоренные своим поведением отравили ему всю торжественность этого мига. Они даже не глядели на него, спокойно, вполголоса переговариваясь о чем-то своем: то ли прощались, то ли подбадривали друг друга.
— Если у вас есть какие-либо просьбы или желания, прошу! — закончив чтение, объявил Сафонов.
— Сообщите родным, где наша могила, — попросил Абдул-Вагаб.
— Хорунжий! Завяжите глаза приговоренным! — приказал Сафонов.
Зеленцов, держа лоскуты бязи, шагнул к ним.
— Не трудитесь, господа! — громко сказал Уллубий. — Неужто вы думаете, что мы не сумеем прямо взглянуть в глаза смерти? Вы спрашивали о нашем последнем желании, капитан? Так вот: мы хотим умереть с открытыми глазами!